Стрижи - Фернандо Арамбуру

на чашку кофе. Но при непременном условии: между вами должна существовать взаимная симпатия, и ты обязан обеспечить ей положенную долю удовольствия. Она явно испытывала некий сексуальный голод, который не мог удовлетворить рохля жених, поэтому мы с ней время от времени договаривались о тайном свидании – исключительно ради плотских утех. Достаточно было короткого вопроса: «Тебе хочется?» – заданного одним из двоих, чтобы без лишних проволочек и лишних церемоний устроить восхитительный перепих.

Так вот, однажды среди недели, когда на улице стоял жуткий холод, Пилука решила заглянуть ко мне. Никто не слышал, как мы пришли, во всяком случае, никто не вышел с нами поздороваться. Следуя инструкциям подруги, я обеспечил ей вожделенный оргазм, для чего требовалось на время забыть про собственный интерес, а потом уж и она занялась мною, щедро отдавая свое тело – совсем как Тина, только куда более темпераментно, за что ее можно было только поблагодарить. Из-за позднего часа и холода снаружи мы решили не расставаться до утра. Одеваться не стали, погасили свет и крепко прижались друг к другу, так как кровать была совсем узкой. Мы молча лежали в темноте, оба ублаженные, еще не остывшие, и тут медленно открылась дверь, которую я уже перестал запирать на ключ, поскольку все в доме усвоили, что мешать мне нельзя. В скудном свете, шедшем из коридора, обрисовался силуэт довольно толстого юноши, тихонько направлявшегося к моей кровати. Он шепотом произнес мое имя, словно хотел проверить, не сплю ли я, а потом, не зная, что его слышат две пары ушей, так же тихо сказал:

– Мне кажется, сеньор Эктор явился к нам и спит с мамой. Под дверью не видно света. Что будем делать?

Я ничего не ответил, а Рауль талдычил свое, так как был уверен, что мы должны срочно придумать для незваного гостя какую-нибудь кару:

– Ну ведь надо же что-то сделать!

Он-то думал, что я один, тогда как на самом деле нас под одеялом было трое: я, Пилука и отчаянный стыд, который мне из-за этого дебила приходилось терпеть. Он замолчал в ожидании ответа, но тут раздался женский голос, и довольно суровый:

– Да оставь ты свою мать в покое, пусть потрахается!

В темноте послышалось бормотанье Рауля:

– Разве ты не один?

И толстая фигура на цыпочках быстро покинула комнату. Несколько дней брат не разговаривал со мной – может, злился, может, был сконфужен, может, и то и другое вместе.

16.

Едва получив диплом, я потерял из виду всех своих университетских приятелей. За исключением самых близких друзей. Освободившись от обязанности ходить в аудитории, они разбежались кто куда, и время сразу же занялось тем, что оно прекрасно умеет делать, – кропотливой задачей всех нас состарить.

Я изредка сталкивался с кем-то в ресторане, магазине, у входа в кинотеатр или просто на улице – и порой не сразу узнавал бывшего сокурсника в лысом мужчине с брюшком или бывшую сокурсницу в расфуфыренной даме, давно забывшей о былой стройности. Про кого-то знаю из газет или по рассказам, что он работает и живет за границей, кто-то преподает в том же университете, где мы учились. Кажется, по крайней мере двое уже лежат на кладбище.

Среди тех немногих студентов нашего выпуска, о которых до меня регулярно доходят какие-то известия, можно назвать и Пилуку. Она стала довольно известной журналисткой и пишет не только для газет и журналов, но и сочиняет романы, имеющие средний успех.

Где-то пару десятков лет назад я узнал, что она при поддержке одного знаменитого автора будет участвовать в презентации собственной книги в книжном магазине «Альберти». Мне стало любопытно, хотя, может, сыграла свою роль и ностальгия по прошлому, во всяком случае, я решил, ни слова не говоря Амалии, отправиться на это мероприятие. Пилука вела себя, я бы сказал, робко, сидя рядом со знаменитостью, и выражала слишком много благодарностей: благодарила пришедших на презентацию читателей, которых собралось человек сорок, благодарила хозяйку книжного магазина, благодарила пришедшую туда директрису издательства, благодарила популярного писателя, ради которого, думаю, публика в основном и собралась.

По окончании презентации я купил книгу. И, отстояв очередь, попросил Пилуку надписать ее. Она сразу меня узнала, вернее, как призналась с широкой улыбкой, уже давно заметила меня в зале. Пилука встала, чтобы потереться щеками о мои щеки, потом с похвалой отметила, что я хорошо выгляжу. От нее исходил запах какой-то косметики, который меня разочаровал, потому что ничего общего не имел с нежным запахом Пилуки-студентки. А ведь именно это, наверное, и привело меня в книжный магазин – желание отыскать хотя бы самый крошечный материальный след нашей навсегда утраченной юности.

Пилука в нескольких словах описала, как живет сейчас, сообщила про близкий к завершению бракоразводный процесс и про двух дочек, которые своими выходками «доводят ее до полного отчаяния», потом из вежливости поинтересовалась моими делами. Мы с ней проговорили минуты две, не больше. – А ты помнишь? – спросила она, не уточняя, о чем я должен помнить.

Пока она надписывала мне книгу, я обратил внимание на кисть ее руки с проступившими венами. Ах, возраст-возраст! За мной стояли другие люди, желавшие получить автограф писательницы. Я простился с Пилукой, пожелав ей большого успеха. Она в ответ пожелала, чтобы мне понравилась ее книга, а еще пожелала счастья.

На следующий день я взялся за роман. Начал с интересом, но выдержал не больше дюжины страниц. Скорее всего, виной была моя полная неспособность получать удовольствие от такого рода литературы. От романов с претензией на исследование глубин человеческой души, где рассказываются мрачные и горькие, но высосанные из пальца, а потому безнадежно пошлые истории. Такие романы не трогают меня, кажутся легковесными из-за замаха на психологизм и чрезмерного внимания к душещипательным проблемам.

Удивительно, как мало пользы для своего романа извлекла Пилука, такая пылкая в юности, из былых любовных похождений. Эротические сцены она почему-то описывала сухим, казенным языком. Теперь моя бывшая подружка перекрасилась в феминистку и публикует довольно свирепые статьи, в которых весьма скептически оценивает роль материнства и его последствия, видя в них злой умысел природы, сделавшей своим орудием и палачом мужчину или, по крайней мере, определенный тип мужчин.

Сегодня вечером я потолковал о Пилуке с Хромым, который знает ее по газетам и совершенно не выносит.

– Проблема этой сеньоры, – сказал он, – как и многих других авторов подобного сорта, заключается в том, что она пишет плохо, что она некрасива, что у нее, черт возьми, нет ни одной собственной мысли…