Синдикат киллеров - Фридрих Незнанский

— Ну так какой мне резон, Арсеньич, принимать твои условия?

— Прямой. Ты меня не видел, я — тебя. Гарантия.

— Надо подумать...

— Валяй, но недолго. А девица, поди, в багажнике? Если задохнется, придется отменить обмен.

— Не задохнется... А чего это так тебя не любят? — вдруг усмехнулся старший.

— Вопрос не по делу. Тянешь, старшой.

— Ладно, — решился тот. — Вези моего.

Он пошел к машинам, наклонился к открытым окнам одной, другой, что-то сказал, выслушал, вероятно, мнение своих товарищей, уже не обращая никакого внимания на залегших с двух сторон автоматчиков, и вернулся к Арсеньичу.

Арсеньич же успел по радиотелефону переговорить с Сережей Селиховым и дал команду быстро привести раненого в порядок и доставить сюда — в багажнике.

— Ребята, конечно, недовольны, — сказал старший, подходя.

— Может, приплатить? — поинтересовался холодно Арсеньич.

— Я не о том.

— Твои проблемы. Елгава?

Старший механически кивнул и сразу насторожился.

— Знаешь кого?

— Был у меня один. В Афгане.

— Постой. Арсеньич, говоришь? — Он даже рот слегка приоткрыл: так завертелись его мысли.

— Вообще-то Кашин. Иван.

— Ну так бы сразу и сказали... А то...

— Сказали б, ты не пошел бы?

— Подумал, во всяком случае,— хмыкнул старший.

Вскоре и за поворота показалась «Волга»-пикап.

Быстро развернувшись, она стала подавать задом. Подъехала почти вплотную к багажнику «мерседеса». Из-за руля вышел Селихов и поднял заднюю дверь. В багажном отделении лежал, скорчившись, тот парень с перебинтованными руками, бледный и, похоже, без сознания.

— Давай девицу, а этого забирайте.

Старший посмотрел на товарища, потрогал ладонью его лоб, вопросительно посмотрел на Арсеньича, но ответил Селихов:

— Доктор ему обезболивающие уколы сделал и снотворного вогнал приличную дозу. Ничего, до Москвы очухается.

Ладно, — после короткого раздумья ответил старший, — забирайте его, ребята, — крикнул своим. Потом он открыл багажник первого «мерседеса», наклонился над ним, коротким движением сорвал пластырь со рта Алены и, легко взяв ее за плечи, поставил на обочину — в разодранном до пояса платье и со связанными за спиной руками. Арсеньич немедленно встал между нею и старшим, а Селихов, прикрыв девушку собой, быстро впихнул ее в свою «Волгу». И через мгновенье машина была уже у поворота.

Старший, видя, как легко и четко была проделана эта операция, еще раз хмыкнул и, с определенным щегольством бросив два пальца к черной шапочке — скатанной маске, — пошел, не оборачиваясь, к своему «мерседесу». Хлопнул дверью.

Арсеньич поднял руку, и плита перед носом автомобиля стала тут же опускаться. Машины, одна за другой, рванули и быстро исчезли в поселке.

— Отбой, — негромко сказал Арсеньич.

— Ну а как бы ты поступил на месте Кузьмина? — Устав уже от спора, Никольский махнул обеими руками, мол, ну вас всех, делайте что хотите, раз вы такие умные.

— Я бы, — рассудительно заметил Арсеньич, — прежде всего не делал глупостей. Не лез бы снова на рожон. Если бы я понял, что меня раскусили, я бы сменил тактику. Полностью.

— А что ты имеешь в виду?

— Я бы провел глубокую разведку.

— Да с кем, опомнись, с какими силами? У него здесь что, агентура?

За последний прокол хозяин его взгреет. А мы не любим, когда нас, — Арсеньич прикрыл рот ладонью и шепнул для одного Никольского, — раком ставят. — И уже для всех присутствующих: — Поэтому он сейчас не в себе. Тем более, что он понимает и другое: мальчишечка их не мог долго упорствовать, и коли уж он так скоро раскололся, значит, у нас имеются специалисты. И не такие мы дураки, чтобы не заметить Натальиных фокусов. Ему и самому теперь необходимо будет узнать, что нам известно. До воскресенья далеко. Полагаю, ждать его надо у Натальи если уже не сегодня, то наверняка завтра. А дальше — техника.

— А может ли Наталья быть козырем? — подал голос Степанов. — Вдруг как раз наоборот — заложница?

— Не думаю, — после паузы сказал Арсеньич. — Он человек одинокий, но, полагаю, не волк. Договоримся. Тут мне хочется больше верить ей.

— Хочется и можется — не одно и то же, — возразил Витюша.

— Верно, вот сам я и пойду в первую засаду. А тебе, Женя, вместе с Татьяной придется взять на себя почетную миссию убедить Наталью, что все мы ей только добра желаем и с Васиной башки не упадет последний его волос. — Арсеньич, будто на всякий случай, провел ладонью и по своей лысеющей макушке.

Кузьмин приехал в Удельную последней электричкой. Будучи хорошо знаком с планировкой поселка, он вышел из первого вагона, решив подойти к дому Натальи с обратной стороны, из глубины поселка, а не от станции. Еще с соседней улицы разглядел в ее домике свет. Значит, дома. Призвав на помощь весь свой многолетний опыт, умение ждать до последней крайности, Василий проявил максимум терпения и осторожности. И решил действовать лишь тогда, когда во втором часу ночи погас, наконец, свет в Натальиной комнате.

Все эти дачные запоры для профессионала не составляли никакого труда. Наталья еще не спала и только легко и сдавленно ойкнула, прикрытая широкой Васиной ладонью.

— Я это, — шепнул он и, как был, в одежде, прилег рядом с ней на кровать. — Тихо. Ты одна?

Наталья закивала.

— Не включай свет. Как я по тебе соскучился, лапонька ты моя, — прошептал он, и эти его слова, усиленные чувствительнейшим микрофоном, предметом особой зависти Сергея Поликарповича Сучкова, Васиного хозяина, прозвучали в наушниках Арсеньича подтверждением его правоты.

— Ой, Васенька, — заторопилась Наталья, — ты не представляешь, что тут было!

— Тише, — предупредил Кузьмин.

— Да я тихо, тихо, Васенька, — снова перешла она на быстрый шепот. Не знала и не могла знать Наталья, как хорошо сегодня потрудились в ее доме специалисты, обученные Никольским, истинным профессионалом своего дела.

Конечно, будь Вася повнимательней, зажги он свет с самого начала, он смог бы что-нибудь этакое обнаружить. Но именно на полной темноте и строил свой расчет Арсеньич.

— Ну что тут у вас случилось?

— Аленка-то наша... — заплакала Наталья, прижимаясь к нему.

— Ну чего ревешь? Ведь жива она.

— Жива, только ой, Васенька, как мне страшно было...

— Ладно, успокойся и расскажи толком. — Кузьмин стал гладить ее, и от этих ласковых его рук Наталья действительно стала успокаиваться.