Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина

доверии. Хотелось верить, что когда-нибудь запретные темы для нас вообще перестанут существовать.

- Вы говорили, что не имели ранее детей, Мари, откуда такие глубокие познания?

- Вы не представляете, как там натаскивают средний медицинский персонал. Наверное, даже к врачам более милосердны. В процессе учебы чего только не довелось. В том числе видеть и не только младенческие органы.

У Франсуа светлело личико, он округлялся и подрастал на грудном молоке. Все наружные органы и члены стали соразмерными, на ручках и ножках появились весёленькие перевязочки, а глаза из мутно-грязно-непонятных и правда становились жгуче-черными. В остальном какого-то сходства пока не наблюдалось, но были еще и буйные кудри, и длинные стрельчатые ресницы…

Когда ему исполнилось два месяца, как-то после обеда мы устроились перед камином – семейно, только втроем. Рауль держал сына на руках, а я в этот раз взглянула как-то иначе – не на них двоих, а только на сына. И вдруг в детской гримаске… или свет так упал, но я ясно увидела, как он будет выглядеть подростком. А может, нечаянно сравнилось? Вспомнилось, как любовалась его биологическим…? Без понятия – что и как, но я вдруг испугалась. И пробежал такой колючий холодок внутри, как от неприятного предчувствия. Может и глупо, может и неоправданно. Но сколько там той Франции, на самом деле?!

И в этой тихой мгновенной панике, не подумав толком, я и ляпнула:

- Рауль, у нас проблема. Кажется, он будет копией своего отца, а чем это может грозить, как вы ду…мм... о, Господи… дура какая, - потерянно выдохнула я. И сразу - слезы в глаза! Ну как вот так?!

Помолчав, он ответил. И голос такой холодный…

- Насколько я сейчас понял, мадам, вы все же знаете имя его отца.

- Тупо – осеменителя, Рауль! Какой он отец? – вскинулась я. Да как у меня вообще язык повернулся?!

- Простите? – на миг потерялся он от непривычного речевого оборота. Но мне хватило, чтобы сбить этот холодный настрой.

- Не прощу! Если вы будете подозревать меня хоть в чем-то нехорошем. Просто я считаю его недостойным того, чтобы между нами даже имя его звучало.

- Мадам, я обещаю вам не совершать опрометчивых поступков. Кажется, я понимаю природу ваших страхов и со своей…

- Да ничего вы не понимаете! – вырвалось у меня, - не можете вы понимать – как сильно я боюсь потерять вас! Насколько страшно мне остаться без вас, а может и сына. Вы мужчина, вам никогда не понять!

Через секунду я уже тихо выла у него на груди, а он обнимал меня одной рукой и гладил по спине. Дал время успокоиться и:

- Мари, это…?

- Вы обещаете? Никаких дуэлей? – вытирала я нос.

- У меня нет права на эту дуэль, так что легко вам это обещаю. И потом, судя по тому, что вы мне ранее рассказывали, имело место недоразумение. Прискорбное… но не для меня, как ни кощунственно это звучит. Несмотря на все, что вы перенесли, Мари. Это…?

- Полковник де ла Марльер, - прошептала я обреченно.

- Это… и правда неожиданно. Но… весьма достойный человек, - прошептал мой муж, а потом добавил чуть громче: - Мне нужно подумать над вашим вопросом о последствиях сходства. Простите, но для этого нужно уединение. Я попрошу Андрэ оседлать Бастиона. И не смейте паниковать! Мне действительно нужно подумать. Пойду, переоденусь для верховой езды.

Отдав сына мне в руки, он вышел из зала.

Франсуа уже дрых… Он почти постоянно спал, набирая вес и я не представляла себе – с каких таких? Потому что сцеженное молоко имело голубоватый цвет, а потом покрывалось тонюсенькой пленкой сливок. А может, это природа так корректирует – что для этого ребенка именно такая жирность самая оптимальная? Щёки вон… Я готова была думать о чем угодно, только не о нашей первой… ссоре? Я бы так не назвала. Но он понял, что я умею непринужденно врать, а это хреново… потому что врала я ему.

Когда снаружи раздались голоса и ржание, я подошла к окну и выглянула - Рауль вскочил на коня, Андрэ подал ему поводья…

Вечером я услышала к чему он пришел:

- Вам не нужно ничего бояться, Мари. Мы вынуждены, а потому будем делать так, как лучше для сына. А виконт в шестнадцатом поколении Дома, это лучше, чем графский бастард. Хорошо, что вы сознались. Теперь мы исключим поездки в Безансон, взяв курс на Монбельяр… Я примирюсь с братом. Мы как-нибудь нанесем им визит – когда Франсуа подрастет. А пока извещу о нашей радости письмом.

Помолчал и добавил: - Мне неприятна ваша ложь, Мари, но я понимаю, что она произошла от общего беспокойства. Женщины любят переживать, даже если причин для этого не существует. Но такая женская слабость, я надеюсь…

- Больше не повторится – вот вам крест, Рауль, - истово перекрестилась я.

- Креститесь вы все еще неумело, - заметил он.

- Умело, - возмутилась я, - просто по православному обряду. Вас это напрягает? Но и в вас я не заметила особого религиозного рвения.

- Достаточно того, что мы посещаем службы по праздникам, а еще я содержу церковь – это моя обязанность, как синьора, - спокойно объяснил он.

- Простите, - кивнула я, вспоминая затасканную черную сутану кюре: - Это я к тому, что мне тоже достаточно по праздникам. А кюре неплохой… вызывает симпатию. Может, новая сутана… к празднику?

- Я подумаю, Мари… но прошу вас не принимать приглашение в аббатство, которое может передать вам наш кюре. Видите ли… большинство аббатов, как и я, не проявляют особого усердия на религиозном поприще. Это младшие сыновья безземельных дворян, которые, поднимаясь таким образом по церковной иерархической лестнице, потом бывают приняты в самых высоких дворянских кругах. На самом же деле они ведут светский образ жизни, это просто…petit maitrs. Так их и зовут.

- Что-то вроде светского повесы… или баловня? – удивилась я.

- Именно. Зачастую им в тягость даже ношение сутанели, они предпочитают ей военный или светский костюм.

- Я не приму приглашения, обещаю вам. Это их личное дело, но лицемерие противно.

- Мы слишком во многом совпадаем, Мари, - вздохнул он, - и от этого порой страшно.

- Ну что вы? Радоваться надо, - улыбалась я, радуясь, что мы совпадаем: - Пойдемте, вам и Андрэ пора принимать напиток Дешама. Как только закончу