Хроники Черного Отряда. Книги юга. Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин - Глен Кук

Устал. Просто дьявольски устал. Хочется только спать. Но не могу. Стрела. Наверное, скоро лишусь последних сил. Жажда. Спасибо хоть не такая, как при ранении в брюхо. Чего даже врагу не пожелаю, так это смерти от раны в потроха. X-ха. И вообще умирать неохота.

Все мысли крутятся вокруг сепсиса. Что, если чужие лучники мажут наконечники чесноком или дерьмом? Заражение крови. Гангрена. Еще дышишь, а воняешь так, точно дней шесть как мертв.

Но дырка в груди – тоже не подарок. Грудь не ампутируешь…

Стыд-то какой! Позор и срам! Во что я втравил Отряд? Не хочу быть последним его Капитаном. Да и кто из наших пожелал бы себе такой участи?

Не стоило сегодня драться. Уж атаковать-то всяко не стоило. Хотя… Думал, иллюзий да слонов хватит. И ведь почти хватило!

Теперь-то понятно, что надо было делать. Стоять в холмах, где нас не видно, и ждать, пока враги сами не подойдут. А можно было пробраться в обход и ударить, как делал Отряд в былые времена. Знамя показать с одной стороны, напасть с другой. Но я сам спустился к ним…

И вот лежу как дурак в одних доспехах поверх исподнего. Может, стоило переодеть Мургена Вдоводелом, а самому организовать контратаку? За потерю знамени Могаба яйца Мургену оторвет…

Но я – здесь. Со стрелой в груди. Может быть, кто-нибудь явится по мою душу, прежде чем она покинет сей мир? Пусть бы даже противник, и то хорошо. Проклятая стрела. Кончить бы с этим поскорей. Со всем…

Кто-то движется… Всего лишь мой треклятый жеребец. Обедает. Траву на яблоки перерабатывает. Для него нынешний день – просто еще один прожитый. Сгонял бы, паршивец, за ведерком пива для меня! Если уж такой чертовски разумный, почему не угостишь хозяина напоследок?

Да как же день может быть столь ясен, покоен и ласков, когда на этом поле умирает столько людей? Вы только поглядите вокруг! Вот же, прямо здесь, полсотни трупов на травке да диких цветочках! Через пару суток миль на сорок вокруг завоняет!

И как я вообще протянул так долго? Может, я из тех вояк, кто карьеру строит исключительно на своей живучести?

Там! Там что-то движется. Во-он там… Вороны кружат… Эге, да это же наш старый приятель-пень шествует парадным маршем через долину мертвых. И поступь его легка, – видать, настроение хорошее. Получается, раньше-то плохое было? До сего дня? И при чем тут вороны?

Может, он – сама Смерть? Что же, выходит, на всем пути сюда я Смерти в глаза заглядывал?

Несет что-то. Ага, ящик. Этак фут на фут на фут. Помнится, я и раньше замечал этот ящик, да не особо присматривался. Никогда не слыхал, чтобы Смерть расхаживала с ящиками. Считается, что меч она носит. Или косу.

В общем, кем бы он ни был, а идет прямиком ко мне. Ради меня, значит, явился. Держись, Костоправ! Может, и рано еще помирать.

Этот урод на копье уже извертелся. Не думаю, правда, что он доволен своими успехами.

Вот ближе, ближе… Нет, определенно не ходячий пень. Человек или, по крайности, некто двуногий. Маленький. Забавно. Издали все кажется бо́льшим, чем оно есть. Вот подошел так близко, что можно в глаза ему заглянуть. Если только я найду глаза под капюшоном. Похоже, под ним и вовсе ничего нет.

На колени опустился. Точно, пустой капюшон в нескольких дюймах от моих глаз. И ящик свой проклятый мне под самый бок поставил…

Голос словно легчайший шорох весеннего ветра в ивняке, мягкий, ласковый, веселый:

– Теперь пора, Костоправ.

Затем полухохоток-полухихиканье и взгляд на гада, извивающегося на копье.

И совсем другим голосом:

– Тебе тоже пора, старый мерзавец!

Нет, не просто с другой интонацией или тембром. Совершенно другим голосом…

Наверное, все прочие ожившие покойники подготовили меня к этому. Я узнал ее тотчас. Словно в глубине души ждал этой встречи.

– Ты?! – ахнул я. – Не может быть! Душелов!

Я попытался встать. Уж не знаю зачем. Может, бежать? Но как? Куда?

Боль пронзила насквозь, заставив обмякнуть.

– Да, любовь моя. Это я. Ты ведь ушел, так и не закончив… – И смех. На этот раз – девичье хихиканье. – Я долго ждала, Костоправ. И наконец она обменялась с тобой волшебными словами. Теперь я отомщу, забрав у нее то, что важнее самой жизни.

Снова смешок, будто речь шла всего-навсего о дружеском розыгрыше.

У меня не было сил возражать.

Она повела рукой в перчатке, точно поднимая что-то:

– Идем, милый.

Я воспарил над землей. На грудь приземлилась ворона и, словно капитан летучего корабля, устремила взгляд туда, куда мы направились.

Впрочем, была у происходящего и хорошая сторона: боль утихла.

Я не мог видеть ни копья, ни его груза, однако чувствовал, что за нами плывут и они. Пленившая меня заняла место впереди. Полет наш был скор.

Та еще картинка для сторонних наблюдателей!

Где-то на самом краешке сознания возникла тьма. Я отчаянно боролся с нею, боясь, что она – последняя, окончательная.

И проиграл.

В хрустальном зале, венчавшем башню Вершины, раскатывался безумный смех. Кого-то несказанно обрадовало случившееся на севере.

– Трое повержены! Полдела сделано! Труднейшая половина! Еще троих долой – и все будет моим!

И снова дикий, злорадный смех.

Хозяин Теней устремил взгляд на обширное, ослепительно-белое поле:

– Не пора ли выпустить вас на свободу, мои ночные красавицы? Не пора ли вам вернуться в мир? Нет-нет, рановато. Этот островок безопасности еще слишком уязвим…

На этой равнине царит безмолвие камня. Здесь никто не живет. Но в глубокой ночи Тени порхают между колоннами и восседают на их вершинах, и тьма окутывает их покровом тайны.

Ночи эти не для неосведомленного чужеземца. Ночи эти порой оглашаются криком, раскалывающим безмолвие камня, и Тени пируют – но никогда не утолить им свирепого голода.

Их добыча не бывает обильной. Порой месяцы проходят, прежде чем неосмотрительный путник ступит на сияющую каменную гладь. С годами голод все яростнее терзает Тени, их взоры устремляются на запретные земли. Но не могут эти сущности покинуть своих пределов – и не могут умереть от голода, как бы ни чаяли они смерти. Вечно живые, они скованы безмолвием камня.

Бывает и такое бессмертие.

Прошло немало месяцев. За это время случилось многое и многое выпало из моей памяти. Малозначимые детали я помню, тогда как важные вещи забыты начисто. Что-то я узнала от третьих лиц, об остальном могу только догадываться. И разве редко мои очевидцы лгали самим себе?