Земля Серебряных Яблок - Нэнси Фармер

— Потомки Ланселота вообще ничего не помнят дольше пяти секунд! — завопил Джек. — Ты нас предал! Нас уволокут в ад, а ты и пальцем не пошевельнешь! Чего в том благородного-то?

— Да, но у вас есть неведомые до поры союзники! — промолвил Брут, загадочно улыбаясь.

— Что еще за союзники? О чем ты болтаешь?

— Я бы рассказал — да в Эльфландии повсюду глаза и уши! Однако ж в моей власти передать вам от тайных союзников небольшой дар.

Брут пошарил в кармане и достал кожаный мешочек.

Джек заглянул внутрь. Там обнаружился осколок кремня, блестящий гвоздь и сушеный гриб-трутовик — из тех, что годятся на растопку.

— Это же для разведения огня! — вознегодовал мальчуган. — Мне-то они на что сдались? Вон костер уже горит; ярче во всем Срединном мире не видывали!

Брут поднес палец к губам.

— Будь мы в Срединном мире, я бы с тобой согласился. Но в Эльфландии все не таково, каким кажется.

— Ты не можешь нас бросить! — закричала Пега, кидаясь к нему. — И вот его не можешь предать.

Она указала на отца Севера.

Даже Торгиль, отбросив гордость, подергала его за рукав:

— Верные друзья держатся вместе.

— У меня нет выбора. Владычица презирает смертных — всех, кроме меня, сами понимаете. Она не возьмет вас с собой. — И Брут порывисто обнял всех детей по очереди.

— Но… но… — расплакалась Пега.

— Тогда хотя бы отдай мне Анредден, — попросила Торгиль. — Сомневаюсь, что ты умеешь им владеть.

— Поверь, никакой меч не в силах защитить вас. Пега владеет нужным оружием… но я не дерзну сказать больше.

А девицы-русалки все звали и звали Брута. Он же посылал им воздушные поцелуи.

— Мне пора. Водные нимфы так нетерпеливы, красавицы мои! — Он погладил Пегу по клочковатым волосам. — Помни про дар, который я вручил Джеку, девонька. Это — настоящее, это — не часть Эльфландии.

Тут Нимуэ решительно ухватила его под локоть и увлекла за собой. Последнее, что видели Джек и его друзья, — это темная макушка Брута посреди мерцающей рыбьей чешуи. Вот она мелькнула в последний раз — и исчезла вдали.

— Что он имел в виду, говоря, будто я владею оружием? Что я могу? — недоумевала Пега. — Я же не воин. Ну, допустим, я петь умею…

— Прошлый раз твое пение ввергло нас в темницу, — напомнила Торгиль.

— Брут вообще ничего не имел в виду. Он сам не знает, что болтает, — с отвращением промолвил Джек.

К тому времени эльфы выстроились широким полукругом на лужайке; Партолис с супругом стояли в центре. Пламя затрещало, над костром высоко в небо взвился рой искр. Ярко-золотыми точками парили они среди серебряных звезд — и не гасли.

«Неужели демоны затащат нас в костер? — гадал Джек. — А может ли обжечь иллюзия?»

Чего доброго, может. Во всяком случае, жаром в лицо пыхало довольно-таки неприятно. Гоури хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

Партолис поднялась на ноги.

— Ныне — канун летнего солнцестояния, — нежным голосом произнесла она. — Луна почти в зените, и наши гости, — она махнула рукой, — вот-вот появятся. Но сперва должно поразвлечься. Я призываю мрачного монаха прочесть нам одну из своих забавных проповедей.

В толпе захихикали.

Джек не знал, что и думать, но отец Север, похоже, нимало не удивился. Опираясь на Пегу, он медленно вышел вперед и встал перед королевой.

— Упрямые глупцы! — воскликнул он. — Вам была дана возможность спастись, но вы остались глухи. Время уже поджидает тебя, о лживая королева. Ты вольна прятаться в игрушечном мирке под названием Эльфландия, но однажды у тебя его отнимут. И вышвырнут тебя вон — бродить по холодным дорогам, пока ты не истаешь, как туман на рассвете. И никакие твои лукавые фокусы не смогут в тот день остановить губительное время. Покайся же! — Голос монаха вдруг зазвучал глубоко и зычно, и по спине Джека побежали мурашки. — Покайся! Ибо близится час, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы. И запираться будут двери на улицу; и замолкнут дщери пения.[5]

Монах выпрямился; все следы недуга исчезли, словно их и не было. На памяти Джека точно то же происходило и с Бардом. К концу дня старик заметно уставал. Его одеревеневшие пальцы утрачивали былую ловкость. Но стоило ему взяться за арфу — и он молодел на глазах и играл безупречно, а голос звучал звонко и чисто.

То была магия музыки. А здесь, понял Джек, магия иного рода. Глаза Пеги сияли; Торгиль слушала открыв рот. Воительница уважала силу. А здесь сила заключалась в каждом слове!

Но тут послышался иной звук — с каждым мигом он нарастал и вскорости уже захлестнул отца Севера. Это был смех! Эльфы хохотали до упаду, улюлюкали, топали ногами, хлопали друг друга по спине. Партолис просто-таки изнемогала от неуемного веселья; Партолон дал знак рабу подать ей вина.

— Ох! Ох, вот это забава что надо! — восклицала она. — Просто сил никаких нет, все равно что за струну сверху дернуть: раз! — и лопнула!

Одна только Этне расстроилась до глубины души.

— Прекратите! — закричала она. — Не издевайтесь над ним! Он прав. Нам должно раскаяться.

— Этне, что ты за зануда! — упрекнула Партолис, вытирая глаза. — Это все потому, что ты запятнана смертностью!

— Полукровка! Полукровка! Полукровка! — дразнилась Люси.

— Ну полно, полно. Фи, как невежливо, — пожурила ее королева.

— Зато смешно, — пожала плечами Люси.

Королева обняла девочку и привлекла ее к себе.

— Ты, конечно, у меня бестолковая надоеда, зато — эльфийка до мозга костей, — гордо похвалила Партолис.

И тут Джек понял — вернее верного! — что Люси вовсе не заколдована. Ожерелье никак не повлияло на ее поведение, но всего лишь пробудило в ней ее наследие. Люси — эльфийка, а значит — жестокая, самовлюбленная эгоистка. Она никогда не любила ни отца с матерью, ни его, Джека. Она живет лишь собственными желаниями и капризами и в один прекрасный день растает, как радуга с наступлением ночи.

Джек глубоко опечалился. Но при этом почувствовал себя свободным. Ему больше не надо беспокоиться о Люси или пытаться спасти ее и вернуть домой, к родителям. Это лишь причинит всем новое горе.

Голос отца Севера тонул в дружном хохоте. На глазах Джека монах словно сжался, усох, вновь превратившись в измученного, недужного пленника.

— Вы просто звери! — закричала Пега, сверкая глазами.