Долго и счастливо? - Котов

— И ты принял ее предложение?

— И я принял ее предложение, — морщится Вонка. — Вернее, сделал вид, что принял: так сказать, «сымитировал принятие». Рецепты Моретти описывал на страницах личного дневника, так что я точно знал, сколько открытий он сделал. Франческа дразнила меня, отдавая по одной страничке и обещая передать патент после подписания контракта. Проблема была в том, что Франческа знала, что я плыву в ее сети против воли. Это ее настораживало, к тому же у победы появлялся выстраданный солоноватый привкус. Нужно было усыпить ее бдительность, пока она не придумала очередной крутой вираж. И я решил сымитировать кое-что еще… По счастью, она явно переоценивала свои скромные внешние данные и недооценивала мой интеллект. Я заставил ее поверить, что убежден в чистоте ее намерений и вконец потерял голову от нахлынувшей страсти. Зная, что влюбленность невозможна без легкой формы шизофрении, она, кажется, ни в чем не усомнилась.

Обеими руками я крепко сжимаю руками поручень. Дым, идущий от котла, белый и легкий, как пар от горячих источников, и сквозь него не видно ни дна, ни границ. Он обжигает меня, обволакивая густым молочным коконом. А где-то за спиной под звуки барабанов кругами ходит Вонка. То ли от духоты, то ли от влажности, на лбу у меня выступает пот, одежда липнет к телу.

— Почему… ты мне не сказал? Я ведь… я ведь думала…

— Что думала, Элли? — из пелены появляется ладонь и сжимает мое плечо. — Я сказал, что Франческа у меня под контролем и что тебе не нужно забивать свою хорошенькую головку всякой ерундой.

— Ты сказал мне, что любишь Франческу… Ты позволил мне уйти.

— В свете последних событий оставаться на фабрике было для тебя очень опасно…

— Да, но… если бы ты рассказал мне, что происходит, я бы присоединилась к твоей игре. Я бы ушла. Или, как ты говоришь, «сымитировала бы свой уход». И всем сердцем ждала бы мгновения, когда мы снова смогли бы воссоединиться. Но ты…! Ты жестоко заставил меня пережить разрыв. Может, для тебя это и была игра, но ранил ты меня по-настоящему.

Он крепко-крепко обнимает меня сзади, а я все еще намертво цепляюсь за поручень. Дым из котла закручивается по спирали, и в этой модели торнадо мне мерещится аккуратный домик с красной черепичной крышей. Куда же приведет меня дорога из желтого кирпича?

— Так было нужно, Элли. Ты думаешь, Франческа не стала бы за тобой следить? На кону стояла не только фабрика и даже не только мы с тобой, на кону был весь мир, который, получив эти дьявольские концентраты, стал бы совсем иным… — он гладит меня по затылку, по шее, а потом резко останавливается, недоверчиво ощупывая короткие прядки. — Твои чудесные волосы, Элли! Где они?!

Удивительно, что заметил это он только сейчас.

— Я их отрезала. А еще я ушла с работы и начала писать рассказы.

— Но… но они же отрастут? — все еще переваривает увиденное он. Как заметила бы мама, мужчины всегда тяжело переживают перемены в женщине.

— Отрастут. А те десять рецептов… Я боялась, ты мне их никогда не простишь.

— Элли, а-у, стал бы я в таком случае давать тебе клятву! В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии… — и дальше по списку. Это что-нибудь да значит ведь, так? Уж явно больше, чем какой-то десяток подставных рецептов! — пренебрежительно хмыкает он.

— Подставных?!

— Конечно, подставных. Ты, правда, думаешь, что реальные рецепты откроет пароль ФАБРИКА, а не хитроумная система сканирования ДНК и общемолекулярной диагностики, которая после предоставления доступа в хранилище также снабдит тебя полным пакетом медицинских анализов?

— Я не…

— Ах, Элли, — он покровительственно треплет меня по щеке. — Когда-нибудь, когда ты доживешь до моих лет, ты тоже научишься думать на несколько шагов вперед, но сейчас почему бы тебе просто не посмаковать нашу победу?

Он касается моих пальцев, вкладывая в них крошечный флакон с алым содержимым.

— А вот и последний образец. Здесь, Элли, апофеоз гения Моретти — формула чистой любви, — Вонка хмыкает с грустной иронией. — Самоотверженной, нежной… и ах, забыл, как там было дальше. В общем, короче говоря, просто вообрази десяток возвышенных эпитетов, прежде чем запустишь этот шедевр туда, куда следует.

Я смотрю в его темные сияющие глаза и, не отводя взгляда, протягиваю руку в сторону и разжимаю пальцы. С плеском флакон уходит на дно, и торнадо окрашивается в красноватый оттенок, разнося по комнате запахи мускуса и миндаля.

— Во дела! А любовь, оказывается, пахнет миндалем, — смеюсь я.

— Конечно, миндалем, — с готовностью кивает Вонка. — А еще кориандром, ванилью и немножечко — капелюсечку! — шоколадом. И все, кто когда-нибудь любил, об этом знают.

Мгновение он смотрит в сторону, а потом, придерживая цилиндр, заглядывает вниз, вздыхает, качает головой и что-то бормочет себе под нос.

— Что-то не так? — взволнованно интересуюсь я.

— Нет! Да! Пора. Пора, Элли. Время пришло, — решительно обрубает он.

— Время?..

— Да! Время расстаться с этими перчатками. Как они мне надоели! Чувствовать мир через броню, постигать реальность через барьер не многим лучше, чем совершать подвиги, глотнув эликсира Моретти. Я больше не хочу, чтобы что-то меня сдерживало, — и он, безжалостно сминая тонкую кожу, срывает темные перчатки и с ненавистью швыряет их в котел. А потом зачарованно рассматривает свои ладони с обеих сторон, точно видит их впервые, и касается моего лица, большими пальцами рисуя круги на нежной коже щек. Между его бровями залегает маленькая морщинка, а выражение глаз смягчается, как забытое на столе сливочное масло. Наконец, с трепетом он касается моего округлившегося живота, попеременно качая и кивая головой, точно не в силах определиться с эмоциями.

— Это девочка, — шепчу я, вытирая увлажнившиеся глаза.

— Хм, знаешь, этого стоило ожидать. Я всегда был просто магнитом для женщин. Ты, Шарлотта и теперь еще вот… Может, назовем ее Франческой в честь…? Ладно-ладно, понял, глупая идея.

Когда-то мы с Эдом возвращались из школы домой и он сказал мне, что быть счастливой не в моей природе. Что я живу мечтами или прошлым, что слишком много анализирую, что пребывая в своей голове, я упускаю вещи, которые по-настоящему важны. Я думаю, что тогда он был прав. А еще я думаю, что скажи он мне это снова, то точно бы ошибся.

Я изменилась. Я смотрю в будущее без страха, я готова жить по принципам, в которые верю, и у меня совсем нет времени, чтобы скучать. Я живу в невообразимо, бесконечно сложном мире, который все хотят, но не могут объяснить.