Сомнамбула - Антон Чиж

Доктору осталось только развести руками. Не мог же сказать правду, что понятия не имеет, куда подевался старший коллега.

– В таком случае к вам вопрос: вчера вечером у вашего ординатора был посетитель, чиновник сыскной полиции.

– Сожалею, но господин Охчинский мне не докладывает о своих встречах, – искренно ответил доктор.

Лебедев покосился на Раду.

– Родион здесь, – тихо сказала он. – Проверь, где-то близко. Здесь его прячут.

«Сделал шаг – иди до конца», – сам себе приказал Аполлон Григорьевич. Да и докторишка сильно не нравился: юлит, как все жулики, которые считают себя психиатрами.

– Господин Садальский, – начал он тоном, от которого вздрагивал директор Зволянский, а приставы покрывались холодным потом. – Извольте показать мне палаты. Все. И процедурные комнаты. И душевые. Вам ясно?

– З-зачем? – кое-как проговорил доктор, на которого напал мерзкий страх.

– Хочу проверить: не держите ли случайно чиновника полиции среди больных. Может, у вас тут революцию затеяли, хотите нанести вред полиции. А что, очень возможно: главный врач у вас из поляков, значит, тайный бунтовщик. Да и вообще, осиное гнездо… Или мне вернуться с жандармами охранного отделения?

При упоминании жандармов у Садальского перехватило горло. Непонятно почему, жандармов он боялся хуже смерти. Ничего не мог с собой поделать.

– Извольте, господин статский советник, – сказал он, делая жест плохо слушающейся рукой. – Мадам должна остаться здесь.

Рада рвалась, но Лебедев попросил дожидаться. Докторишка, конечно, пугливый, но даме в мужском отделении делать нечего.

Аполлон Григорьевич вернулся почти через час. Он был тих и сумрачен и только покачал головой.

– Он здесь, здесь, поверь мне, Аполлон! – налетела Рада.

– Хотел бы поверить, милая, но… Я ведь и мертвецкую осмотрел… Нет его здесь.

– Иди в женское! – потребовала она. – Или меня пусти!

– Как доктор ни упирался, но заглянул и туда. Был у буйных. Тяжелое зрелище… Как говорится, не дай мне Бог сойти с ума…

И хоть Рада с жаром доказывала, что Ванзаров рядом, она чувствует его присутствие, Лебедев ничего больше не мог сделать. Подхватив ее за талию, как пушинку, вынес цыганку на свежий воздух, не обращая внимания на ругань и мольбы, и только там отпустил.

– Ты не друг ему! – бросила Рада и побежала в глубину больничного сада.

На душе Аполлона Григорьевича скреблись кошки размером с добрых тигров. Он искренно хотел помочь Ванзарову. Но, если нет его в доме на углу воды, что тут поделаешь? И цыганское сердце ошибается.

Взглянув на часы, он прикинул, что имеет смысл дожидаться Токарского тут. Достав сигарилью, Лебедев затянулся без всякого удовольствия. Время убить, а больным хуже не будет. Он курил и думал: куда же мог запропаститься Ванзаров, в самом деле. Думал, и смутная тревога овладевала им…

68

Петропавловская крепость

Неприятности обрушились лавиной. Мало того что Ванзаров внезапно исчез, так еще и арестованная полька решила показать характер. Еще вчера дала согласие на сеанс с Янеком Гузиком. Пирамидов был приятно удивлен, что не пришлось использовать угрозы и прочие методы. Но сегодня утром она передала условие: откажется быть магнетизером, если не будут исполнены ее желания.

Оставалось только скрипнуть зубами, что полковник и сделал в бесполезной злобе. Он сразу понял, что девица поймала его крепко, и не ошибся. Стоя в тюремной камере, Пирамидов выслушал, что мадемуазель Крашевская не может отправиться на сеанс в таком виде. Она женщина и должна выглядеть достойно, особенно перед знаменитым земляком. В требованиях была большая доля здравого смысла: дни, проведенные в каземате на матраце, набитом гнилым сеном, никого не красят. И запашок имелся. Пирамидов должен был сам додуматься: высшему начальству нельзя являть барышню в таком виде, будто ее выпустили из тюрьмы. Он распорядился исполнить пожелания арестованной.

Для начала Крашевская захотела в баню.

В крепости имелась своя, тюремная. Из парной выгнали арестантов, которым подошел срок на помывку. В баню Крашевскую сопровождали две надзирательницы, которые ее парили. Она появилась посвежевшей, в широком балахоне и ночной сорочке, которую одолжили у жены коменданта крепости.

Желания разрастались.

Крашевская потребовала обед из «Донона» и лучшее новое черное платье (для сеанса нужен глухой ворот, никакого декольте) и ботиночки. В старом платье, подранном, со следами крови, из камеры она не выйдет.

Что тут поделать?

Пирамидов отправил Мочалова за обедом на Мойку, а сам поехал в салон мадам Живанши, известный каждому женатому мужчине столицы, и не женатому тоже.

Мадам оказалась столь любезной, что нашла в запасах черное платье, которое полковник принял на глаз, и готова была послать свою модистку, чтобы подогнать по фигуре. Полковник отказался: не хватало, чтоб модистка разболтала, где и кому она подшивала платье, и заплатил из своего кармана. Скромный черный туалет обошелся ему, как бальный. Не зря салон называют «Смерть мужьям», но разве будешь экономить ради такого великого шанса…

Обновка пришлась впору. Крашевская надела и преобразилась, как любая женщина преображается в красивом наряде. Черный цвет немного скрывал ее в темноте камеры.

Сев за стол, принесенный из караульного отделения, она принялась за обед, доставленный прямиком из кухни «Донона». Ела с благородным удовольствием, досуха вытерев тарелки. Когда еще придется так поесть… Промокнув губы, Крашевская бросила салфетку.

– Ну а теперь, пан жандарм, мое самое главное желание…

Полковник приготовился к худшему.

69

Угол рек Мойки и Пряжки, 1

Событие вызвало небывалый интерес. Не слишком просторный зал врачебных конференций был уже полон, а зрители прибывали. Свободных мест практически не осталось. Увидеть сеанс желали и частные врачи, и врачи больниц.

Садиться Лебедев не захотел, стоял у рядов деревянных скамеек, которые поднимались над ним амфитеатром. Если бы не обещание, которое дал Токарскому, давно бы уехал. Обилие докторов, которые лезут в мозги, плохо зная, что в них находится, наводило на Аполлона Григорьевича тоску. Однако какой спрос на лекарей душевных болезней! Кто бы мог подумать, что в Петербурге столько людей страдают от самих себя. Хотя чего ожидать от города, построенного на болоте. Климат не способствует трезвости ума…

В зале появился Погорельский. Он был приятно взволнован, долго тряс Лебедеву руку и, попросив прощения, убежал наверх амфитеатра, где приятель занял ему местечко. Вообще сбор врачей сильно напоминал сход публики в частном театре. Того глядишь, выскочит на сцену танцовщица или хорошенькая этуаль и споет игривую песенку. Лебедеву стало окончательно тоскливо, он вышел на свежий воздух.