Большие каникулы Мэгги Дарлинг - Джеймс Хавард Кунстлер

— Я зам-м-м-мерзаю, — сказала Линди.

— Мы вот-вот будем в больнице, — заверила ее Мэгги и натянула лавсановое одеяло из аварийного комплекта ей на уши.

— Ты пом-м-м-нишь ту первую неделю в кол-л-ледже? — спросила Линди.

— Помню как вчера, моя дорогая.

— Ты… ты ис-с-спекла торт на день рождения для… К-к-кэти Споффорд в моей печке для тостов.

— Да, я помню. Это был торт с сухофруктами.

— С с-с-сухофруктами, — повторила Линди. На ее лице появилась улыбка, моментально стершая всю болезненность и агонию прошедших месяцев. — Я д-д-д-думала, что та девчонка была чертовски п-п-п-похожа на ангела. Б-б-б-будущее казалось бесконечным. Я хорошо п-п-п-помню, как хотелось… хотелось… ж-ж-жить.

— Ты будешь жить. Тебе уже лучше.

— Н-н-но я не хочу.

— Не говори так.

— Это т-т-так т-т-трудно.

— Тебе так кажется. Поскольку ты чувствуешь себя несчастной.

— Нет. Нет. Ты не понимаешь. В этом с-с-секрет жизни. Я т-т-теперь понимаю. У некоторых это п-п-получается. У т-т-тебя получается. А я только з-з-занимаю м-м-место с м-м-моими глупыми п-п-проблемами.

— Все пройдет. Ты сможешь стать счастливой. Я клянусь тебе.

— Нет. У меня ни х-х-хрена не п-п-получится. Т-т-ты поживешь за меня, Мэгги.

Слезы потекли по щекам Мэгги, капая на лицо Линди.

— Знаешь ч-ч-что?

— Что, моя милая?

— Я от-т-тправлюсь на небо… и п-п-постелю тебе там. Это все, ч-ч-чем я могу отплатить тебе за… д-д-добро. — Неожиданно рот у Линди провалился, а глаза выкатились наружу. Ее тело потрясла сильная дрожь, и изнутри вырвался странный хрип.

— Ох, Линди, — зарыдала Мэгги.

Уолтер поставил мешок с физиологическим раствором и обошел носилки, чтобы обнять Мэгги. На миг она отстранилась, но потом сдалась, чувствуя, как погружается в сильные объятия. Она ощущала себя маленьким пушистым зверьком, вернувшимся в знакомое место под корни громадного развесистого дуба после кошмарных странствий по незнакомой территории.

Агент Гримсби растолкал всех и попытался произвести кардиопульмональную реанимацию, но Линди не отреагировала, не вернулась.

— Какой стыд, — размышлял вслух Хэйворд, повернувшись, чтобы рассмотреть изумительные башни Манхэттена, появлявшиеся на горизонте в сентиментальных летних сумерках. — Все-таки смешно, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, — я так верю в человечество. Раньше не верил, а теперь верю, несмотря на то что видел и что знаю. Странное чувство посетило меня недавно. Я поверил, что новый день близко. Мы не попадем в него все, но некоторые из нас попадут. Те из нас, кто будут спасены, должны спасти нас. Если я когда-нибудь напишу книгу, а очень возможно, что я это сделаю, это будет моралью всей истории. Было бы также хорошо, чтобы потом все жили счастливо. Кто знает? Это — загадочная вселенная. Все возможно. Даже счастье.

Зимнее солнцестояние того года подарило зрителям Семейной телевизионной кабельной сети передачу «Рождество у Мэгги Дарлинг», снятую в танцевальном зале дома на ферме Кеттл-хилл одним из снежных вечеров, делающих Новую Англию такой красивой. Общественное мнение опять оказалось на стороне Мэгги в конце этого annus horribilis[40]. Накануне того дня, когда суд присяжных вынес решение по делу о снайпере с Меррит-Паркуэй, было объявлено, что подзащитный Кеннет Дарлинг подписал договор с «Апекс Коммьюникейшн», компанией, которой принадлежала «Трайс энд Уанкер Паблишерс», на издание откровенной книги о своем двадцатилетием браке с богиней домашнего очага. Конни Маккуиллан писала в журнале «Пипл», что эта затея была ему совсем не по душе, но иначе нечем было платить за услуги адвоката. (По какой-то случайности мисс Маккуиллан не было среди двухсот четырнадцати гостей, приглашенных на запись «Рождества у Мэгги Дарлинг», не будет ее среди приглашенных и на Рождество в последующие годы, до тех пор, пока существует Рождество.)

Так вышло, что Мэгги ознакомилась с синопсисом книги Кеннета (у нее все еще оставались друзья среди служащих в «Трайс энд Уанкер», хотя компания больше не была ее издателем). По сути и к сожалению, это была плохо написанная полуграмотная стряпня с обилием грубых порнографических фантазий самого примитивного пошиба, диких обвинений в адрес Мэгги в супружеской измене с каждым, от господина Стива Эдди из Голливуда, штат Калифорния, до вице-президента Соединенных Штатов. На самом деле абсурдность всего этого была так очевидна, что Мэгги посчитала ниже своего достоинства подавать в суд на бывшего мужа, который и так стоял перед тем, чтобы принести свою жизнь на алтарь справедливости за умышленное убийство двенадцати граждан штата Коннектикут.

Кроме непристойной мисс Маккуиллан и ничтожного Кеннета, еще несколько человек, присутствовавших на предыдущем рождественском праздничном ужине на двести персон, либо не смогли прийти, либо не были еще раз приглашены. Фредерик Свонн находился в Лондоне и готовился к премьере «Голода» Франца Теслы, эпического кинопроизведения о вампирах стоимостью сто шестьдесят пять миллионов долларов. Ставки были подняты так высоко, что компания «Басилиск Пикчерс» только на рекламу и активное продвижение фильма потратила сорок миллионов долларов. В мире шоу-бизнеса упорно муссировался слух, что картина — неописуемая чушь. Говорили, что сам Свонн показал себя многообещающим актером, но отказался от любых ролей в будущем из-за трудностей жизни на съемочной площадке: всех этих ожиданий, суеты гримеров, бесконечных технических ляпов осветителей, нестерпимой постоянной скуки, не говоря уже о необходимости тратить силы на общение с такими эгоистическими монстрами, как Тесла. Свонн поведал журналу «Роллинг Стоун», что он был более счастлив, когда исполнял свои, как он назвал их, песенки и раз в год выступал на благотворительном концерте перед ее величеством.

Гарольда Хэмиша не пригласили бы на этот званый вечер с телезаписью, даже если бы его не ударило в пах зеркало быстро проезжавшего мимо такси перед собором Святого Патрика спустя неделю после Дня Благодарения. В любом случае при желании он мог посмотреть «Рождество у Мэгги Дарлинг» по телевизору со своей койки в пресвитерианской больнице Колумбийского университета, где он до сих пор проходил реабилитацию после операции по восстановлению полового члена.

Леонарда Мойля обязательно пригласили бы, если бы в сентябре того же года он не умер от тромбоза аорты, после чего его прах был развеян меж покрытых водорослями камней близ его любимого летнего дома в Бар-Харборе.

Федо Прадо из Нью-Йоркского балета не позволил прийти на праздник вирус СПИДа. Люциус Милштейн лишил себя жизни (удушение с помощью газовой духовки à la Сильвия Плат[41]) после того, как журнал «Нью-Йоркер» назвал его «сущим мошенником» в репортаже, посвященном бьеннале Музея Уитни. Милштейна давно считали психически нестабильным, он угрожал покончить с собой столько раз, что даже агент по продаже произведений живописи смеялся над его постоянными угрозами. Наутро после того, как тело Люциуса обнаружили в его квартире-мансарде на Уэст-Бродвее, цена на его «мошеннические» картины увеличилась в четыре раза.