Отравленная маска - Валерия Вербинина

«Я больше других скорблю о ее утрате, – писал далее Евгений. – Вы знаете, одно время нас даже считали женихом и невестой…»

Хм, какое интересное совпадение. Жюли Ланина, которая была его невестой, скоропостижно скончалась, Натали Рябова, с которой его что-то связывало, – тоже… Или это не совпадение?

Да нет, подумала Амалия, глупости. У Жюли Ланиной было больное сердце, так ее врач сказал Полонскому, когда она умерла… Вот именно! Когда она умерла! А когда она была жива, Евгений ничего не знал! Следовательно, если бы он вдруг пожелал от нее избавиться…

«Нет, – решительно сказала себе Амалия, – этого не может быть!»

И сама себе возразила: наоборот, еще как может! Смогли же симпатичная любительница лошадей и художник с бархатным голосом оказаться наемными убийцами. А что, если Саша Зимородков все-таки прав? Несколько девушек из его списка совершенно точно были убиты Митрофановым и Олонецкой. Но ведь была и другая часть! Натали Рябова в феврале 1879-го, Анна Красовская в августе того же года и, наконец, Жюли Ланина, про которую Амалия до сих пор думала, что она умерла своей смертью. Про Натали и про Анну ходили всякие темные слухи. А что, если эти слухи пустил сам убийца, чтобы их гибель ни у кого не вызвала сомнений? Боже мой!

Амалия лихорадочно рылась в русских и французских письмах. Где, где Полонский был в августе прошлого года, когда умерла Анна Красовская?

И она получила ответ на свой вопрос. Одно из писем было подписано: «29 августа 1879. Санкт-Петербург». Ниже как раз сообщалось о смерти Анны. Подумать только, писал Евгений, он ведь недавно виделся с ней на каком-то вечере… Совсем недавно… Они дружили… в свете даже поговаривали одно время об их возможной свадьбе…

– Боже мой! – простонала Амалия.

«Возможная свадьба с Натали… Возможная свадьба с Анной… Помолвка с Жюли… И все девушки умерли!

Нет, тут не может быть простого совпадения. Не может, не может быть! Но зачем же… Зачем же он убивал их? Что они ему сделали?»

Господи, подумала с тоской Амалия, но он ведь сумасшедший, одержимый. Который вдобавок ко всему презирает и ненавидит свою мать. Если он перенес свою ненависть с нее на этих несчастных девушек… если он больше всего на свете боялся оказаться в том же положении, что и его отец…

Да, теперь все окончательно ясно.

И ничего не ясно! Амалия снова возражала сама себе. Если он больше всего на свете боялся женитьбы, почему же сватался к ней, Амалии? Она вспомнила его лицо, его руки, судорожно комкающие пару перчаток. Нет, он действительно страдал, получив отказ.

Страдать-то, он, может, и страдал, но это ни о чем не говорит. Если он безумен, то нелепо искать в его поступках логику. Нет, предположения ничего не стоят – она должна знать наверняка!

Амалия извелась. Положение, в котором она оказалась, было ужасно. Она перебирала доводы «за» и «против», пока наконец ее не осенила замечательная мысль.

«Надо сделать так: сказать ему в глаза, мол, я все о нем знаю, и посмотреть, что он ответит. Саша, помнится, утверждал: если застать подозреваемого врасплох, он обязательно проговорится. – Она приободрилась. – Бояться мне совершенно нечего, я же видела, как Евгений ходит. Уверяет всех, что оправился, а сам сделает десяток шагов – и сразу же садится. Даже если он попытается что-нибудь со мной сделать, вокруг люди. Я позову на помощь, и тогда ему точно не поздоровится».

Она поднялась с кресла, расправила юбку, аккуратно сложила письма и убрала их в ящик комода, после чего вышла из комнаты и спустилась вниз.

– Архип, – спросила она у дворецкого, стараясь, чтобы ее голос звучал естественно, – ты не знаешь, где господин граф?

– Он вроде в большую оранжерею пошел, барышня, – отвечал дворецкий. – Во всяком случае, я его видел возле нее.

– Давно?

– Нет, барышня, только что.

Амалия кивнула и быстро побежала к выходу.

Она прошла мимо белых безглазых статуй, миновала фонтан с тоскующими от безводья купидонами и по узкой дорожке добралась до главной оранжереи. Толкнув дверь, Амалия вошла – и сразу же оказалась в другом мире. Здесь росли экзотические цветы самых невероятных расцветок, а воздух был тяжел, насыщенный теплом и влагой.

Прикусив губу, Амалия решительно зашагала вперед. Возле большого дерева с розовыми цветами ей послышался шорох, и она замерла на месте, в любое мгновение готовая броситься прочь, если дело обернется совсем уж скверно.

– Послушайте, – выпалила она, – я все знаю о вас! Слышите? Все, что вы так хотели скрыть!

– В самом деле? – спросил спокойный голос у нее за спиной. – Так я и думал.

Оторопев от изумления, Амалия медленно повернулась.

Амалия была не права. Саша Зимородков в Москве отнюдь не забыл о ней. Совсем наоборот, он ни на минуту не переставал думать о ее деле, что и высказал со всей откровенностью в разговоре с могущественным князем К.

Князь К. жил попеременно то в Москве, то в Санкт-Петербурге. Злые языки поговаривали, что у него в каждом из этих городов было по семье, но, скорее всего, это лишь обычные досужие сплетни. Со своей женой князь К. разошелся (но не развелся) много лет тому назад, и с тех пор оба супруга вели независимый друг от друга образ жизни. Детей – по крайней мере, законных – у князя не было, но те же злые языки утверждали, что прижитых на стороне набралось бы трое-четверо, не меньше. Князь К. не занимал никаких ответственных постов, но зато все, кто такие посты занимал, очень дорожили его дружбой. Он был близок к императору, но не злоупотреблял этой близостью; имел влияние на цесаревича, однако пользовался им весьма умеренно. Особый интерес князя К. вызывали внутренние дела. Тайная полиция имела в его лице самого заметного покровителя, но и обычной полиции он уделял ничуть не меньше внимания. Дело, которое совместными усилиями раскрыли судебные следователи фон Борн и Зимородков, его заинтересовало, и он вызвал обоих к себе. После краткой беседы с ними князь К. вынес решение перевести фон Борна из тверской глуши в столицу, а Сашу Зимородкова оставить пока в Москве и приглядеть за ним: очень уж интересным показался князю этот молодой человек, который днем ловил мелких воришек, а по вечерам штудировал газетные сообщения об убийствах и пытался в них разобраться. Относительно фон Борна никаких трудностей не возникло, а когда речь зашла о Саше, полицейский начальник заметил:

– Но он же незаконнорожденный и к тому же, гм, сын священника… Стоит ли поощрять подобных людей?

Князь К. был аристократом до кончиков ногтей, что не помешало ему быть вдобавок и умным человеком. Поэтому он ответил так:

– Меня интересует господин Зимородков, а не его родители. Посему будьте добры, выполните мою маленькую просьбу.

И Сашу повысили по службе, перевели в отделение, занимающееся крупными уголовными преступлениями.