Коллекционер сердец - Джойс Кэрол Оутс

Она даже испуганно вскрикнула, увидев собственное отражение в высоком зеркале гардеробной. Высокая гибкая фигура, порывистые быстрые движения, выглядит явно моложе своих лет, а лицо слегка замутнено, как на передержанном снимке.

Зачем я здесь? И надолго ли останусь?

Над высокой старинной деревянной кроватью, где витал аромат лаванды, чуткие ноздри Марты уловили еще и запах пыли. Здесь же, поверх бежевого кружевного покрывала лежал ее открытый чемодан. Странно, зачем ей понадобилось брать с собой этот старый, довольно красивый, но поцарапанный и страшно тяжелый чемодан, а не новый, более легкий и удобный? То была память о первых самых счастливых годах брака, когда они с Роджером так часто путешествовали по Европе. У нее просто рука не поднялась выбросить его.

Надо позвонить Роджеру, прямо сейчас, подумала она. Он, наверное, волнуется, не знает, благополучно ли она добралась до Чатокуа-Фоллз, ведь путешествие было тяжелым. А вот почему именно, Марта уже не помнила.

Черт, да в этой комнате нет телефона!

Как это похоже на старую тетю! Пригласить Марту к себе и поселить в комнате без телефона.

От раздражения у Марты разболелась голова. Она была женщиной нетерпеливой, высокоразвитый интеллект все время побуждал к действиям, хотя в данный момент это было невозможно. Кровь пульсировала в висках, даже глаза заболели. Во рту была неприятная сухость, словно Марта наглоталась пыли.

Тетя Альма ждала ее внизу, к чаю, а она нерешительно застыла посреди комнаты. (Неужели кто-то действительно наблюдает за ней? Нет, не через зеркало, она убедилась, что задник у него глухой, деревянный.) Внимание Марты привлекли странные глубокие и острые складки на бежевом покрывале на кровати, где лежал тяжелый чемодан. Было нечто ужасное в этих складках, в темных углублениях между ними, о происхождении которых даже не хотелось думать.

Вполне вероятно, что тетя Альма связала это покрывало сама, крючком. Очень красивое, со сложным орнаментом из цветов и спиралей… Некогда покрывало было ослепительно белым, а теперь пожелтело от старости, приобрело оттенок слабо заваренного чая. Реликт, пережиток старых времен, когда у молодых женщин из «приличных» семей, подобных Бьюкененам, не было более важного или срочного дела, чем готовиться к свадьбе.

В те времена еще водились девственницы, очень хорошие девушки. Послушные христианскому долгу дочери. Вершиной жизни, воплощением всех самых сладостных надежд и чаяний для них являлась свадебная церемония: муж и жена – одна сатана. И это навеки.

Надо спуститься и позвонить Роджеру. Она слишком затянула со звонком.

Но внимание Марты снова привлек вид из окна, и она испустила восторженный и удивленный стон – горы до самого горизонта, живые, близкие! Это были горные вершины хребта Чатокуа, затянутые голубоватой туманной дымкой и освещенные лучами заходящего солнца. Находились они по меньшей мере милях в пятидесяти, но казалось, что значительно ближе, и располагались по ту сторону от реки Чатокуа, делившей маленький городок на две части – северную и южную.

Самой высокой была гора Катаракт, 2300 футов над уровнем моря. У подножия каменистые склоны тонули в тени, верх ярко освещало солнце, а по форме гора напоминала вскинутую в приветствии руку.

Сколько же лет не видела Марта этих гор! К своему стыду, последний раз она навестила тетю на похоронах дяди Дуайта, ее мужа. Случилось это лет двенадцать назад, если не больше, и родители Марты были тогда живы. Это были первые горы в жизни Марты, горы ее детства, ведь впервые родители привезли ее с сестрой в дом тети на летние каникулы лет тридцать назад. И женщина, которую она называла тетей Альмой, на самом деле доводилась ей двоюродной бабушкой со стороны матери.

Trousseau, наконец-то она вспомнила это слово!

Марта пыталась открыть окно, осознав, что задыхается, ей не хватает свежего воздуха. Рама приподнялась лишь до половины, и Марта высунулась, дрожа от усилий и радостного облегчения. Как же свеж, ароматен и живителен воздух! Он пах нагретыми солнцем травами и жирной темной землей любимых клумб тети Альмы, и еще к нему примешивался горьковатый металлический привкус воды, который доносили порывы ветра с реки Чатокуа, находившейся примерно в миле отсюда.

Паровозные гудки стали громче – с востока приближался поезд. Над полоской деревьев, возле железнодорожного полотна, появились белые округлые завитки дыма, и через несколько секунд показался состав. Сейчас он ехал по специальному настилу, перекинутому через болото, находившееся на подступах к городку, примерно в четверти мили от величавых старинных особняков на Проспект-авеню. Услышав пронзительные гудки, Марта поморщилась, но от окна не отошла, и, прикрыв глаза ладонью, продолжала наблюдать.

Сколько раз в юности она просыпалась от гудка паровоза и ритмичного стука колес! Сколько раз просыпалась в чужой незнакомой постели, где свет падал совсем иначе, просыпалась с громко бьющимся сердцем, не понимая, где находится. Что это за место? Как я сюда попала?

А грохот локомотива, влекущего за собой длинную череду вагонов, и на каждом табличка с надписью «Чатокуа – Буффало» «Чатокуа – Буффало» «Чатокуа – Буффало», врывался в комнату, надвигался на нее.

Удар при столкновении был таким сильным, что из глазницы выбило правый глаз, и он желеобразной каплей повис на щеке, напоминая огромную слезу.

Чаепитие с тетей Альмой проходило в душной, тесно заставленной мебелью большой гостиной. Старинные резные часы красного дерева с мутно поблескивающими цифрами и тонкими веретенообразными стрелками, которые с трудом различала Марта, гулко пробили четверть.

– Как это мило, что ты приехала навестить свою старую больную тетю, дорогая Марта, – сказала тетя Альма. С особой отчетливостью она произнесла именно последнее слово, «Марта», словно хотела подчеркнуть, что не забыла имени внучатой племянницы. – Ведь я знаю, как ты занята. Все эта твоя жизнь! И ты, и твой муж… – Она смолкла, очевидно, забыла имя Роджера.

Марта поспешила на выручку тете:

– О нет, что вы, тетя Альма! Я всегда так счастлива здесь. И так по вас соскучилась. И по дому тоже.

Пожилая женщина натянуто улыбалась, подавшись вперед в большом кресле с подлокотниками, – бедняжка, какая сгорбленная у нее спина! А на лице у нее застыло такое выражение, что Марта сразу догадалась: тетя почти ничего не слышала. И тогда Марта повторила слова уже громче, как актриса на сцене:

– Я очень по вас соскучилась, тетя Альма. Сама не пойму, почему не навещала вас так долго. И по дому тоже страшно соскучилась, и по Чатокуа-Фоллз. Похоже, здесь мало что изменилось с последнего раза.

Тетя Альма энергично закивала.

– Все на свете так быстро меняется, не правда ли? И сама наша жизнь – тоже. Немало воды утекло. – Ее мягкое личико напоминало сморщенное яблочко, глаза сияли, и в них светился любовный упрек – так смотрят на капризного ребенка. – Я очень скучала по тебе, дорогая.