Сокровище троллей - Ольга Голотвина

Нет. Не Дождика. Другого парнишку.

Деревенского козопаса.

* * *

Пасти коз — не самое уважаемое занятие в деревне. А если ты сирота, да еще и хромой с раннего детства, то и вовсе доброго слова не услышишь. Деревенские парни тебя дразнят, а то и поддать норовят. Просто так, для забавы: догони, мол, хромой, и дай сдачи! И хуже всех — Сарторш, который у парней верховодит. Этот не упустит случая ударить или словом обидеть…

Нет, с козами куда лучше. Это зря про них люди говорят: мол, упрям, как коза. Ну не любят козочки, когда их на веревке водят. И бить себя не дозволяют — а кому б такое понравилось? Свистнет прут возле козьего бока, не задев скотинки, — она все и поняла. Бежит, куда пастух велит.

А на молодых да вредных у козопаса помощница имеется. Не собака, нет — старая коза по кличке Коряга. Ух, и нрав у старухи — хоть ставь командовать наемниками! Все стадо и на пастбище отведет, и домой приведет, и за попытку удрать рогами в бок наподдаст.

Ну, и пастух не хуже Коряги дело знает. По росе животинку не выгонит, в сырых низинах пастись не оставит, через лесную осоку к пастбищу не погонит, чтоб живот да вымя травой не изрезало.

Когда рогатые умницы уже вовсю объедают орешник на высоком, прогретом солнышком речном берегу, у козопаса есть время побездельничать. Вытаскивает он из узелка лепешку и сыр, снимает с пояса глиняную фляжку с молоком — хорошо!

А потом приходит черед главного сокровища — любимой свирели. Сам смастерил! Взял липовую палку, ровную, без сучков. Аккуратно выдавил, выдолбил середину — осталась трубка из коры. Вставил внутрь деревянный клинышек, раскаленным гвоздем выжег дырочки.

И до того славная свирель получилась! Звук негромкий, но нежный. На людях пастух не решился бы играть, но козы — они не привередливые, насмешничать не будут…

Но однажды в песню свирели вплелся голос — такой же нежный, тихий и тонкий.

Почудилось. Конечно же, почудилось. Подойди чужой человек, старая Коряга учуяла бы его не хуже сторожевого пса и подняла бы шум.

А тут — тишина, звон стрекоз, стрекот кузнечиков, легкий всплеск: лягушка в воду спрыгнула…

— Кто здесь? — спросил на всякий случай козопас.

Тишина. Он снова поднес свирель к губам.

И вновь легкое журчание голоска влилось в мелодию. А когда пастух отнял свирель от губ и ошарашенно завертел головой, он услышал… нет, не смех. Громче зашелестел орешник, звонче запели струи, россыпью, словно к дождю, зазвучало кваканье лягушек. Словно речка рассмеялась.

И парнишка разом понял и поверил: это не проказы деревенских девчонок. Сама водяница, хозяйка речная, пришла послушать его свирель!

С того дня и повелось: зазвучит на высоком берегу свирель — а ей без слов подпевает река девичьим голосом.

Уж так хотелось козопасу увидеть водяницу! Нарочно сидел не шевелясь, только пальцы бегали по дырочкам свирели. И подмечал краем глаза, как падает на траву рядом с ним легкая, опасливая тень, как мелькает что-то быстрое, живое…

Потом уже так осмелела, что пастух успевал повернуть голову — и увидеть тонкую, гибкую фигурку в облаке длинных волос. Правда, водяница тут же исчезала в орешнике, сливалась с ветвями.

И тихое счастье наполняло парнишку при мысли, что есть у него тайна, о какой никто в деревне и не мечтал…

А потом подлетела та летняя ночь, самая короткая ночь в году. Старики говорят, что в эту ночь лесовики да водяные силу свою теряют, людям вредить не могут.

С раннего вечера собираются люди за столами, благодарят богов за то, что хранят год за годом их пашню, пастбище, двор и дом. Даже самая бедная хозяйка исхитрится в этот вечер состряпать что-нибудь повкуснее. А ее муж заранее гонит крепчайшую «водичку из-под кочки». Никогда деревня не пьет столько, сколько в этот вечер.

Молодежь гуляет врозь. Парни в одной избе, девицы — в другой. В ту ночь парни собрались у Сарторша — его отец на заработки уехал, без родительского глаза вольготнее.

В праздник люди добреют. Затащили парни и козопаса с собою — ешь, хромой, пей да радуйся, сегодня ты не хуже прочих!

И пил паренек, и ел от пуза, и размяк среди веселой болтовни и дружеских похлопываний по плечу.

А парни разошлись — хвастаются, кто из деревенских девок к кому на сеновал бегает.

Пастух и сам не заметил, как в общем гаме брякнул: мол, когда я над рекой играю на свирели, сама водяница слушает да подпевает.

И шумно было, а Сарторш расслышал. Обернулся к козопасу:

— Речная хозяйка? И красиво поет?

— Краше любой птицы!

— А я сроду не слыхал… Коль не бренчишь, своди нас к реке, дай послушать!

Парни притихли: поняли, что их вожак не шутит. Кто-то вякнул:

— Может, не стоит, а? Чего сердить водяницу?

Сарторш хватил кулаком по столу:

— Это наша ночь! Для людей, а не для тварей всяких! Да я и в любую-то ночь эту братию не боюсь. Кто со мной не пойдет, тот не парень, а горшок с киселем!

И обвел всех взглядом. А когда Сарторш так тебе в глаза смотрит — хочешь не хочешь, а послушаешься.

Вывалилась разгоряченная ватага за околицу. Никого не остудили, не привели в себя легкие, тонкие, синие сумерки. Только галдеть перестали. Да и то лишь потому, что Сарторш на всех цыкнул.

К реке подошли молча — и разом исчезли, пропали. Кто затаился в орешнике, кто залег меж валунов. Козопас не удивился: все они с детства развлекались ловлей птиц и прочими забавами, при которых надо быть невидимыми и неслышимыми.

Непослушными пальцами пастух вытащил свирель.

Вот сейчас он заиграет, она подхватит песню… и заслушаются парни, и поймут, что зря считали козопаса ничтожеством. И Сарторш назовет его по имени… а то все «хромой» да «хромой», как будто он из Отребья.

Тряхнул головой, чтоб разошелся хмельной туман перед глазами. И заиграл.

Успел подумать: не придет, наверное. Он ни разу не звал ее вечером…

И в тот же самый миг увидел ее прямо перед собой. Она улыбалась и шла к нему от воды — невысокая, тоненькая, в простом платьишке, с распущенными волосами. Первый раз увидел он ее лицо — но показалось ему, что он всегда знал эти доверчивые глаза.

Отнял свирель от губ, хотел сказать что-то ласковое… и увидел поднявшуюся меж водяницей и рекой темную фигуру.

Вскрикнул — и тут же полутьма вразнобой откликнулась:

— Хватай ее!

— От воды заходи!

— Держу! Держу!.. A-а, кусаться, сука?!

Сумрак бился сумятицей тел, сумятицей голосов.

Козопас дернулся на помощь, споткнулся, упал, рывком поднялся на ноги. Тяжело захромал к копошащейся людской груде, рванул за плечо первого попавшегося парня. Тот развернулся, ударом отшвырнул пастуха прочь. Юноша снова встал и, не обращая внимания на боль, потянулся туда, где под навалившимися телами билась пойманная рыбка. Растащить, спасти…