Федор Достоевский - Анри Труайя

«Большие не знают, – говорит он, – что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет. О Боже! когда на вас глядит эта хорошенькая птичка, доверчиво и счастливо, вам ведь стыдно ее обмануть. Я потому их птичками зову, что лучше птички нет ничего на свете… а Тибо (школьный учитель. – А.Т.) просто мне завидовал; он сначала все качал головой и дивился, как это дети у меня все понимают, а у него почти ничего, а потом стал надо мной смеяться, когда я ему сказал, что мы оба ничему не научим, а они еще нас научат».

Интеллектуалы воздвигают на пути к небу систему укреплений из прописных истин и укрываются за ними от света небесной истины, их собственная гордыня отгораживает их от Истины: «Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам».

Всех этих бунтарей, этих непокорных и блаженных объединяет своего рода таинственное братство. Заплутавшись в бесконечности чувства, они общаются между собой телепатическими токами. Они разгадывают друг друга еще до того, как успеют совершить какой-нибудь поступок. Они наделены вещим даром угадывать будущее. Ничто не удивляет, ничто не возмущает этих исступленных визионеров. Так, когда спрашивают у Идиота, возможен ли брак между Настасьей Филипповной и Рогожиным, он отвечает просто: «Да что же, жениться, я думаю, и завтра же можно; женился бы, а чрез неделю, пожалуй, и зарезал бы ее».

«…а я все-таки боюсь! – говорит другой персонаж книги. – Не понимаю чего, а боюсь… В воздухе как будто что-то носится, как будто летучая мышь, беда летает, и боюсь, боюсь!»

Настасья Филипповна наперед знает, что погибнет. Она пишет о Рогожине: «Я бы его убила со страху… Но он меня убьет прежде…»

И князь Мышкин, заметив на столе Рогожина нож, угадывает в нем орудие убийства.

«– Ты листы, что ли, им разрезаешь? – спросил князь.

– Да, листы…

– Да он… совсем новый».

Расставшись с Рогожиным, Идиот спрашивает себя: «Но… разве решено, что Рогожин убьет?!»

Позже он отправится к Рогожину без зова, просто потому, что «предугадывает» несчастье. И Рогожин будет ждать его у входа в дом, просто потому, что «предугадывает» его приход, и скажет ему: «Лев Николаевич, ступай, брат, за мной, надоть».

Однако эти существа, пророчески предвидящие свою судьбу, не могут предотвратить подстерегающую их опасность. Они не умеют, не могут, они как будто бы и не хотят обойти пропасть, к краю которой неотвратимо приближаются. Они рабы своего ясновидения. Они не властвуют над своей жизнью – они ее чувствуют. Они жадны до сильных ощущений. Они не жаждут ни счастья, ни отчаяния – они только желают доказать себе, что существуют. А всякое несчастье – благо для тех, кто хочет измерить пределы своего бытия. Я страдаю, следовательно, я существую. Я превозмогаю муки, следовательно, я буду существовать. Тот, кто идет навстречу испытаниям, устремлен к Богу. Тот, кто уклоняется от них, удаляется от него.

«Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее».

Действие романа развивается от катастрофы к катастрофе.

Каждая из них заранее известна «чувствительным персонажам», но они не отворачиваются ни от одной. Героев Достоевского манит то, что сулит верную гибель. Князь Мышкин, «положительно прекрасный человек», впервые пришел в дом генерала Епанчина. Едва вступив в круг семьи, он уже оказывается в центре всех интриг. Он втягивается в чужие дела, которые угрожают его душевному спокойствию, самой его жизни. Стоило ему увидеть на фотографии страдальческое лицо Настасьи Филипповны, как он тут же решает дать свое имя этой великой грешнице, хотя понимает, сколь абсурдно его желание. Он борется за молодую женщину с мрачным и грубым Рогожиным и, когда наконец отступается от нее, знает наверняка, что посылает Настасью Филипповну под нож. И Настасья Филипповна бежит из-под венца к Рогожину потому, что сознает – это самая большая ошибка, которую она может совершить. И Рогожин убивает ее потому, что предчувствует: он будет каяться в этом всю жизнь. И убийца, и человек «положительно прекрасный» примиряются у ее тела: оба они испытывают облегчение оттого, что неизбежное наконец свершилось.

«Рогожин изредка и вдруг начинал иногда бормотать, громко, резко и бессвязно… князь протягивал к нему тогда свою дрожащую руку и тихо дотрагивался до его головы, до его волос, гладил их и гладил его щеки… больше он ничего не мог сделать!»

Эта книга страсти, кажется, первый большой роман о любви, написанный Федором Михайловичем Достоевским. И однако любовь, все те любовные драмы, которые образуют сюжетные линии «Идиота», не имеют самостоятельной значимости. Любовь – препятствие для преодоления, а не передышка, рождающая надежду. Любовь – этап на пути к Истине, а не сама Истина. У Достоевского любовь никогда не приносит умиротворения ни душе, ни телу. Желание никогда не удовлетворено. Плотский акт никогда действительно не совершен. Женщина для него – некий реактив, но ее место между мужчиной и Богом отнюдь не бесполезно. Ее назначение – пробудить в мужчине способность страдать, мучить его, сломить, возвысить, заставить преступить нравственные запреты и наконец ввергнуть его, изнемогающего, изумленного, обновленного в неизреченный мир свободы. Женщина – вечный соблазн, и преодоление его обещает конечный покой.

Напрасно было бы искать в последних романах Достоевского героиню, которая была бы главным лицом произведения, подобно Анне Карениной и Наташе Ростовой Толстого, Татьяне Пушкина или Эмме Бовари и Евгении Гранде. Великие романы Достоевского – мужские романы. Антропология Достоевского, если воспользоваться выражением Бердяева, – антропология мужская. Для него женщина не самоценна: она средство, а не цель. И почти всегда одна женщина делится между двумя мужчинами. Их привлекают к этой женщине разные чувства, так как мужчина может любить одновременно двух женщин. Женщина раскалывает личность мужчины надвое. Он раздваивается на любовь-сострадание и любовь-страсть. Мышкин любит Настасью Филипповну, но он также любит и дочь генерала красавицу Аглаю. Красота Аглаи пленяет его, притягивает, но трагическое лицо Настасьи Филипповны вызывает у него бесконечное сострадание.

«Я не могу лица Настасьи Филипповны выносить… Я… я боюсь ее лица! – говорит он. – Я ее „не любовью люблю, а жалостью“».

И поставленный перед выбором между Настасьей Филипповной и Аглаей, он выбирает первую: «Он только видел пред собой отчаянное, безумное лицо, от которого… у него „пронзено навсегда сердце“… „Ведь она… такая несчастная!“»

Настасья Филипповна мечется между больным князем, целомудренным и добрым до глупости, и жестоким и страстным Рогожиным. Она возбуждает бесконечную жалость в Мышкине и неистовую страсть в Рогожине. Ее тело и ее душа играют каждое свою роль в судьбе этих двух соперничающих из-за нее мужчин. Одного погубит ее тело, другого – ее душа. И однако, когда она будет мертва, оба эти породнившиеся в страдании любовника с равной силой ощутят избавление.

Таким образом, для Достоевского любовь одного человека к другому не заменяет любви к Богу. Земная любовь несовершенна: кратковременна, мучительна, смешна, – но она потрясает души и готовит их к той единственной любви, которая никогда не приносит разочарования.