Дитя огня - Юлия Крен

У него была фигура юноши и глаза опытного мужчины, повидавшего в этой жизни многое. Арвид почувствовал в душе Ричарда, крещеного норманна, знакомые противоречия, с которыми приходилось жить и его отцу Вильгельму.

– Хорошо, что ты вернулся, – продолжил мальчик. – Если бы ты остался на земле франков, тебя бы, наверное, уже убили.

Арвид кивнул и снова обратился к Осмонду:

– Я не знаю, где еще искать Матильду. Мне нужна твоя помощь.

Сначала на лице Осмонда отразилось искреннее сочувствие, но потом он нахмурился:

– Как ты себе это представляешь? Я не могу бросить Ричарда! Разве ты не понимаешь, что на Нормандию только что напали два врага? Сейчас на карту поставлено гораздо больше, чем жизнь одной женщины.

– Если бы не эта женщина, Ричард сейчас не стоял бы здесь! – крикнул Арвид.

В нем снова проснулся пламенный слепой гнев, и он готов был наброситься на Осмонда с кулаками. Этому воспрепятствовал Ричард.

– Арвид прав, – сказал он Осмонду. – Пусть два человека помогут ему в поисках.

Гнев прошел, оставив после себя усталость. Добившись желаемого, Арвид вдруг совершенно отчетливо понял, что все это бесполезно. Он не найдет Матильду ни в Нормандии, ни во франкском королевстве.

Матильда потеряла счет дням. Ее похитители провели в пути несколько недель и, казалось, уже не ехали на запад, как она сначала думала, а двигались по кругу. По крайней мере, они уже несколько раз проезжали одни и те же места, и девушка все больше убеждалась в том, что хоть она и находится в плену, но Аскульф и его воины тоже не свободны и не сами выбирают путь, а скрываются от врагов.

Эти враги оставались невидимыми: люди Аскульфа лишь изредка обнаруживали их следы или слышали вдалеке шаги и голоса, и тогда они прятались в кустах или за деревьями. Избежав опасности, мужчины сидели у огня, переговаривались, хмурились и бросали на Матильду укоризненные взгляды, как будто во всех бедах была виновата она одна. Сначала эти взгляды ее смущали, потом она перестала обращать на них внимание.

Девушка ожидала смерти, но все еще была жива. Она рассчитывала, что скоро они доберутся до цели, но этого не случилось. В какой-то момент Матильде просто стало все равно, что произойдет дальше. Ей казалось, что она попала в другой мир, где время остановилось, где решительность ни к чему не приведет, где невозможно совершить задуманное. В этом мире человек лишается чувств, отличающих его от животного, и снова превращается в существо, которое делает шаг за шагом лишь потому, что умеет, а не потому, что хочет.

Однажды они все же выехали на незнакомый клочок земли. Деревья здесь росли не очень густо и не закрывали вид на побережье. Матильда привыкла к морю, но песня этих волн отличалась от той, которая звучала в монастыре Святой Радегунды: тут они разбивались о скалы с большей силой и настойчивостью. Ветер трепал волосы девушки, и они хлестали ее по лицу, заставляя вздрагивать от холода, но благодаря этому Матильда смогла очнуться от оцепенения. В последнее время она казалась себе связанной овечкой, которую ведут на бойню, – теперь же в ней проснулся страх перед будущим, а вместе с ним и воспоминания о прошлом.

Девушка знала: она в Бретани, она вернулась на родину. Даже если это побережье было ей незнакомо, возможно, стоит проехать чуть дальше, и тучи рассеются, солнце озарит лучами цветочный луг, и ее встретит пусть и не светловолосый мужчина, но какой-то добрый человек, который освободит ее от пут и развеет ее страх смерти. И тогда Матильда споет бретонскую песню.

Сейчас для этого было слишком рано. У девушки пересохло в горле, а земля вокруг была чересчур суровой. Сейчас Матильда очень сильно боялась, что, даже если не умрет, никогда не сможет увидеть перед собой всю жизнь целиком, а не отдельные осколки, которые не подходят друг к другу.

Теперь путники ехали вдоль побережья. Ветер бросал песчинки Матильде в лицо, и от этого щипало кожу. День остался таким же серым, земля – такой же неплодородной, а безумная надежда на то, что скоро наконец покажется цветочный луг, умерла. Тем не менее Матильда могла ясно думать, а ее воспоминания не поблекли. Во время привала, когда Аскульф принес ей поесть, девушка посмотрела на него с вызовом. На этой земле, которая, по сути дела, была ей чужой, но все-таки казалась родной, Матильда больше не видела в нем бездушного убийцу.

– Ты знаешь, кем был мой отец? – спросила она твердым голосом. – Он был влиятельным человеком, не так ли? И ты позволяешь себе так обращаться с его дочерью?

Воин взглянул на девушку с удивлением, а в голове Матильды в это время эхом отдавался голос женщины, рассказывающий не только о могуществе ее отца, но и о его жестокости: «Твой отец принес большое горе твоей матери… Она отрицает это и направляет свою ненависть только на… нее».

Не сказав ни слова, Аскульф поднялся и зашагал прочь. Матильда закрыла глаза. В последние дни ей часто казалось, будто они двигаются по кругу, – теперь же кружился весь мир, а она оставалась неподвижной. Девушка увидела лицо Мауры, которая однажды произнесла: «Из-за тебя мне пришлось оставить мать и уйти в монастырь». Маура жила при дворе Алена Кривая Борода, нового правителя Бретани… правителя, для которого Матильда могла быть опасна. Маура выполняла… ее приказ.

Что за женщина хочет ее смерти и почему?

Открыв глаза, девушка увидела, как к ней приближаются всадники и как спешивается какая-то женщина. В ее движениях не было легкости, ее лицо было покрыто морщинами.

Матильда пристально смотрела на нее, не замечая, что Аскульф поспешно вернулся и быстро освободил ее от пут. Теперь, впервые за долгое время, она смогла встать и размять затекшие руки, но тем не менее осталась неподвижно сидеть на песке.

Приблизившись, женщина остановилась в нескольких шагах от Матильды. Много лет назад эта женщина велела Аскульфу найти ее и привезти сюда. Видимо, приказа убить ее он не получил, иначе она была бы уже мертва. Но девушку это утешало мало: по ее мнению, это доказывало, что незнакомка хочет совершить убийство собственноручно или по крайней мере увидеть его своими глазами.

Матильда опустила глаза, но потом снова подняла голову. Ее единственным оружием в борьбе с этой женщиной была гордость.

Но женщину это, казалось, не растрогало. Глаза, которые впивались в Матильду, выглядели как темные впадины. Девушка часто чувствовала дыхание смерти. Никогда еще оно не было таким холодным.

Раньше она часто снилась Авуазе, но в какой-то момент женщина слишком устала от ночи, чтобы видеть сны. Она пыталась представить ее себе, но в какой-то момент поняла: то, что человек получает от жизни, никогда не совпадает с тем, на что он втайне надеется. Авуаза тосковала по ней, но всегда знала, что, даже если когда-то сможет снова ее обнять, все равно никогда не вернет того, что потеряла.

Потеряла она маленькую девочку со светлыми кудряшками, похожими на волосы ее отца, с невинным, доверчивым взглядом и высоким голоском; девочку, которая больше любила петь, чем говорить. Теперь же перед Авуазой стояла темноволосая женщина. В ее глазах читались ужас и подозрение, а голоса слышно и вовсе не было, потому что она упрямо молчала.