Нашествие - Игорь Пронин

— Старые формируют из них какие-то женские сотни, — услышал Клаус слова Пана. — Говорят, им легче проходить сквозь населенные пункты, местные женщины неразговорчивы. А мне кажется, намаются они еще с этими сучками. Женщина-убийца всегда беспределыцица.

Когда с уборкой лагеря было покончено, всех опять построили, назначили сотников из числа приближенных Пана, и начался новый марш. На этот раз довольно долгий, идти пришлось двое суток. Вечером, после ужина, по приказанию Пана к тому подвели Клауса и еще нескольких. — Мне нужны мозговитые парии, — сказал Пан. Он развалился в своей палатке на груде одеял и прихлебывал из большого серебряного кубка. Я выбрал вас. Пойдете учить местный язык. Это необходимо, потому что, пока мы немы, мы слепы. Мы — это новые, понятно? Я обо всем договорился, по прибытии в новый лагерь вам подрежут языки и начнут обучение.

Нельзя сказать, чтобы это сообщение вызвало общий восторг. Но Клаус и не расстроился: по крайней мере все стало понятно. Это даже обнадеживало, — ведь, обретя новое качество, недоступное здоровенным каторжанам, Клаус получит больше шансов на выживание. Он проникся к Пану безотчетным уважением.

Про аборигенов они знали уже достаточно много, слухи просачивались даже сквозь периметр. И все же, когда после часового общения худой, бледный человек признался, что он вовсе не человек, Клаус был шокирован вместе со всеми. Во Вселенной множество рас, но встретить так похожую па людей… Это невероятно!

— Внутри различий больше, — заметил абориген. — Органы не на тех местах, например. А еще у нас различные способы размножения… Но это не важно.

Говорить ему об этом явно не хотелось, и никто не стал уточнять. Будет еще время. Люди в «классе», как они стали себя называть, подобрались довольно спокойные. Все образованные, истосковавшиеся в лагере по книгам, по общению с себе подобными. Учиться начали с удовольствием.

Вскоре им «подрезали языки», как выражались и старожилы, и аборигены. После операции говорить несколько дней было нельзя, и учитель, которого звали Пишше, с утра до вечера рассказывал о Вельшее и Грохене, Иштемшире и Никее, северной империи Кенчи, походах второго императора Жельшетая и, конечно, Войне. Книгу отца Невода ученики слушали затаив дыхание, только понимающе переглядывались: каждый по опыту знал, что иначе и быть не могло.

Убийцы, психопаты, они оказались на свободе и встретили заведомо более слабых аборигенов. Довольно быстро они начали помыкать ими, а потом и убивать в свое удовольствие. Работать было не нужно, достаточно прийти и взять. Самым большим спросом пользовалось, конечно, вино, а еще не хватало женщин. Удовлетворялись местными, уж как получалось. За людей аборигенов не считали, убивали просто для удовольствия. Этот разгул ширился, захватывая все новые территории, жалкие попытки ларранских князей сопротивляться были шутя подавлены. Самым слабым местом аборигенов оказалась их религия: убийство невиновного считалось смертным, непоправимым грехом. Следовательно, лучше дать убить себя, чем рисковать погибелью души. Как ни трудно было это понять землянам, местные не пытались усовершенствовать свое мировоззрение, оно их вполне устраивало уже тысячи лет.

— Приговаривать к смерти могут Святые Отцы, — пояснял Пишше. — Они делают это, только когда получают неопровержимые доказательства вины. Душегубы, конечно, появляются, иногда люди слишком пьяны, иногда ослеплены ненавистью. Им нечего терять, поэтому, если не повесить убийцу, он будет убивать и дальше. Это как смертельная болезнь.

Еще удивительнее было услышать, что время от времени в этом мире случаются войны. Их в буквальном смысле назначают, когда население возрастает до опасных величин. Согласно поверьям тогда Небо посылает на помощь людям Освободителей Вселенной. Задача Советов Святых Отцов — узнать посланца и дать ему право на убийство. Тогда под знамена Освободителя с охотой встают тысячи: грех не падет на их души, точно так же как и на души тех, кто окажет сопротивление захватчикам. Войны проходят довольно гуманно, солдаты убивают лишь друг друга, хотя Освободитель забирает все имущество завоеванных народов и делит его между своими воинами.

Пишше сказал, что аборигены не привыкли интересоваться делами в соседних странах и городах. Однако это не значит, что они нелюбопытны от природы, просто за сотни лет не происходило ничего нового. Ситуация стала меняться только с приходом атори, которым удалось просочиться через кордоны Ордена Неба и поселиться на склонах западных гор. Через сотню лет они размножились, научились подрезать языки и начали понемногу торговать с местными, даже селиться в городах. Необходимость прятать детей несколько тормозила этот процесс — им не объяснишь, что нельзя быстро бегать и драться со своими сверстниками другой расы.

— Старые атори стали нашими друзьями, — говорил Пишше. — Они научили нас многим полезным вещам, рассказали о большом мире, заставили о многом задуматься. К сожалению, почти весь наш народ по-прежнему пребывает во тьме, Святые Отцы морочат им голову нашествиями демонов и вратами Ада. Но скоро все изменится. Я знаю, что большой мир избавился от вас за преступления, но раскаявшийся человек должен быть прощен, не так ли? Пан говорит, что вы раскаялись и готовы жить мирно. Это хорошо. Правда, путь к миру всегда лежит через войну, как говорит отец Урле… Но эта война будет короткой. Вы слишком сильны. Сначала мы сообща построим новую жизнь в Ноосате, докажем всему миру, что атори и люди могут жить вместе, что вместе мы сильнее всех, и тогда все к нам потянутся. Однажды мы тоже научимся строить корабли для полета в пустоту и отыщем большой мир. Разве это не прекрасно?

«Дурак ты!» — подумал Клаус, улыбаясь одними губами.

Обучение прошло быстро, вот только рана на языке продолжала ныть. Но никто не заболел, — видимо, операция была за многие годы доведена до совершенства. Клаус и его сокурсники только ночевали в лагере, где Пан продолжал готовить свою армию. Муштра несколько ослабела, но не настолько, чтобы солдаты маялись без дела. Кормили еще лучше, устроили даже выходной с походами в самый настоящий публичный дом.

— Только шлюхи очень уж злые, — рассказывал Ровари. — Это женские сотни и есть. Но на них такую обязанность возложили: прежде чем десяток уйдет на север, он несколько дней дежурит в борделе. Злятся, а что делать? Тут командиры шутить не любят. А я бы вообще эти сотни по-другому и не использовал. Зачем они нужны? Когда вижу наглую бабу с саблей, мне ее убить хочется.

Они остались все те же, эти парни, да и с чего меняться? Драки случались часто, в том числе и на саблях, но для этого уходили из лагеря подальше в лес, что само по себе было смелым поступком. На пропавших Пан внимания особо не обращал, мог только наказать сотню, лишить похода к девкам, например. А вот если утром в койке оказывался зарезанный, устраивалось строжайшее следствие.

Было уже две публичные казни, но Клаус не любил этих кровавых зрелищ.

— Пан на выдумку горазд, — признал Ровари. — Такое с ними на плацу выделывал, что, знаешь, мне как-то спокойнее стало. Я хочу сказать, поссорился тут с одним… Я его убью, конечно, но только при удобном случае, зато спать можно спокойно.