Гобелен с пастушкой Катей. Книга 3. Критский бык - Наталия Новохатская

– Если ты хотел проверить, не выросли ли у меня крылышки за время твоего отсутствия, то, увы, нет. Пришлось обойтись без них, – изложила я. – А если ты полагаешь, что я стану вместе с тобой обманывать жену и маму, то даже ангельские крылья не выдержат двоих, как знаменитый конь Боливар.

(Совершенно зря я пыталась уязвить нетрезвого гостя сложным полётом мысли, не в коня был корм. Гарик просто не понял, о каких крыльях я толкую.)

– Понимаешь, надо позвонить, я так и сказал, что иду к тебе, мама очень волнуется. Я сначала домой зашел, от Лены, мама плакала, – Гарик пытался прояснить ситуацию и воззвать к моему благородству, было немного лестно, но смешно одновременно.

– Пить меньше надо, – вырвалась у меня банальная фраза. – Особенно, если не умеешь. Посмотри, что выходит. Ты сюда явился без спроса и обидел невесту, маму и меня. Всех троих разом, хорошо, хоть Лена твоя не знает, мама не скажет, надо думать. А у тебя, друг мой, обычный синдром Подколесина. Тот перед свадьбой прямо во фраке выскочил в окно, бывает почти со всеми.

– Вот видишь, ты это тоже понимаешь, а им попробуй, объясни, – сходство с бессмертным гоголевским героем отчего-то Гарику польстило. – Ты знаешь, что она мне сказала? Ты даже не представляешь…

– Нет, извини, здесь тебе не мальчишник, на жену, тёщу и маму изволь жаловаться в другом месте, – я резко остановила поток нетрезвой откровенности. – И впредь за консультацией приходи в другое время и в контору, тебе сделаю скидку в 10 процентов. Сейчас попробуй встать, дойти до двери и ступай прямиком к маме, она плачет!

Командный тон возымел действие, маменькин сынок с трудом поднялся с кресла, по дороге пожелал запечатлеть на мне прощальный поцелуй, но промахнулся и почти с первого раза достиг входной двери. На пороге путь ему преградил сундук мертвеца и чуть не сорвал замечательно идущую операцию по выдворению гостя. Гарик споткнулся о сумку и с размаху уселся прямо на неё, а ногой попал в одну из ручек. Вот же чёрт! Я не знала, что делать: плакать, смеяться или кричать «Караул!»

– Теперь я не могу уйти, – веско сказал Гарик, когда вынул одну ногу из петли, но сразу попал туда другим ботинком.

Сумка вытянулась из под него, но обе руки оказались между ручками и ногой, бедняга тщетно дергал сумку, пытаясь принять достойную позу.

– Меня что-то держит, – печально сообщил он с полу.

Если вообразить сидящего Лакоона без сыновей, то картина в моей прихожей становилась живой иллюстрацией к указанному произведению. К тому времени, как бедный опутанный Гарик смог внятно высказаться, я стояла у стенки и медленно сползала вниз, зрелище меня подкосило, а комментарий вызвал взрыв нездорового смеха и слёз.

– Сейчас, одну минутку, – я обещала, держась за стенку. – Поляроида у меня нету, вот жалость! Какая привязанность к моему дому! Или ещё лучше, на тебя капкан поставили, раскинули сети, опутали, замуровали. Вот бы мама увидела!

– Не понимаю, что здесь смешного, я наверное, ногу сломал, – пожаловался Гарик. – Не двигается, вот видишь!

– И обе руки – тоже! Бедняжечка! – такого предположения я не вынесла и без сил опустилась на пол подле Гарика.

Когда пароксизм смеха со слезами закончился, я расстегнула молнию на сумке Людмилы Мизинцевой и сдёрнула с Гарика коварные путы. Сундук мертвеца во всей помойной красе оказался у него в руках, и Гарик взирал на диво с пьяным изумлением.

– Теперь ты свободен, – торжественно произнесла я с пола. – Можешь идти, тебя ждут великие свершения, передай привет маме, а впрочем, знаешь что… У меня есть для нее подарок, одну минутку!

Гарик с трудом встал и держался за ручку двери, а я следовала озарению, хотя антисанитария имела место. Серебряный выкуп от порчи и сглаза прелестно ложился в картину освобождения Гарика злых чар, но брошка скользнула внутрь мертвецкой сумки, пришлось шарить наощупь, стоя на коленях.

– Какой подарок, из помойки? – одобрительно промолвил Гарик, проявивши первые признаки возвращения памяти.

– Ну не совсем, понимаешь, завалялась одна вещица, – я прекратила рытьё в недрах сумы и вывалила содержимое на пол, брошка тут же оказалась в руках, я поднялась и объяснилась. – Это от одной женщины, она любит свою дочку, как твоя мама тебя. Возьми, вымой с мылом и отдай маме в знак прощания. Она поймёт, почему я отпустила тебя с подарком.

– Катюша, ты… Я ведь не хотел, так само получилось, – ещё секунда, и Гарик зарыдал бы пьяными слезами, но это в мои планы не входило.

– Отдай мне ключи, – проникновенно выдохнула я. – Прощай, я никогда тебя не забуду, но ключи отдай!

Я торопила Гарика еще и потому, что на полу, среди хлама узрела…

– Я тоже – никогда, – воззвал Гарик, но дверь закрылась.

Замок щелкнул, я медленно повернулась к дверям задом, а к прихожей передом и вновь усмотрела нечто странное, мелькнувшее на полу среди хлама. Выталкивая Гарика почти взашей, я думала, что померещилось, но нет, ни в одном глазу.

Среди старых рваных газет и бумажных мешков на полу лежал предмет, абсолютно не подходящий к общему антуражу. Ящичек, нет, скорее, коробочка из черно-серой кожи с серебряной монограммой, маленький саквояжик без ручек, но при серебряных наугольниках. Первым делом пришло в голову, что это упаковка для именного оружия, там окажется чёрный воронённый браунинг или дуэльный пистолет. Это ж надо так угадать, однако без пьяного экс-друга не получилось бы найти самой до обещанной экспертизы. Спасибо Гарику!

Я вновь опустилась на пол, отодвинула порыжелую сумку прочь и взяла в руки кожаный мягкий контейнер, под пальцами оказался язычок с кнопкой, я её раскрыла и испытала облегчение с разочарованием одновременно. Я держала в руках старинный нессесер, вместилище «необходимых» вещиц неплохого качества. Кроме серебряной щётки для волос на шёлковой подкладке уместилось три сосуда: металлический стаканчик с крышкой и два больших хрустальных флакона, совершенно пустых. Один из них заметно треснул вдоль, наверное, когда Гарик на него уселся, с печалью подумала я.

Теперь изящная вещица испорчена, придется держать ответ перед покойницей и объяснять ей, отчего побился хрусталь, который дед нашёл на помойке. Да, правильно говорят, чего там только не бывает! Какой-то дурень выкинул, а дед приготовил загробное приданное для бабы Сани. Интересно мне, а что в сумке имеется ещё? Откинув брезгливость, я полностью опорожнила старую покоробленную суму и разложила на желто-серых газетах более чем странный набор предметов.

Кроме нессесера на полу выявились две запечатанных пластиковых банки примерно литрового достоинства, одна с солями для ванн ядовито зелёного цвета, другая с гелем для причёсок – темно-синяя. На фирменных (или не очень) этикетках говорилось, как пользоваться предметами роскоши, и я в очередной раз подивилась, какую заботу проявил покойный дед о комфорте и элегантности чьего-то последнего путешествия. Хотя, о чём это я? Не думаю, что старик прикупил должное содержимое для пустого нессесера, очевидно нашел там же, где и остальное. Ко всему прочему, дед тронулся умом в духе сюрреализма – наряду с элементами роскоши из сумки выпали три пакета с крупной непищевой солью, один из них надорвался и серо-рыжие кристаллы усыпали пол. По всей видимости, последний вояж планировался по скользким ледяным тропам – соль надлежало сыпать перед собой, а расческу из несессера бросать назад, чтобы за спиной вырос частый лес. Далее я увидела мешочек из серой пыльной тряпки, но брать его в руки не решилась, вспомнила, что где-то были резиновые перчатки, вот когда найдутся…