Светорада Янтарная - Симона Вилар

Он вел ее по окружавшим дворец аллеям, скороговоркой объяснял, что кесарь, пользуясь хорошей погодой, проводит время в циканистре, развлекаясь конной игрой в мяч. Значит, не ждет ее… Но все же не отказался принять… Княжна, скрывая беспокойство, держалась с надменным достоинством, не столько слушая словоизлияния евнуха, сколько рассматривая прекрасное здание. Дворец соседствовал с одной из самых прославленных церквей Константинополя, храмом Влахернской Богородицы, давшим название всей окрестной местности, а также самому дворцу, который представлял многокорпусную красивую постройку из светлого шлифованного камня, чередующегося с полосами красного кирпича. Столь же ярким кирпичом были отделаны наличники многочисленных полукруглых окон и навесные балконы с рядами красноватых колонн.

Когда они прошли через залитый солнечным светом вестибюль с монументальной лестницей и рядами мраморных колонн, евнух открыл расписные двери в боковой переход и вывел ее к циканистру – обширной овальной арене, где около дюжины верховых всадников гоняли длинными деревянными битами свалянный из шерсти мяч.

Светорада замерла на трибуне, заметив среди них Александра. В специальных кожаных доспехах и кожаном шлеме, он лихо правил темно– гнедым конем, стараясь обогнать остальных соперников, чтобы добраться до мяча. Светорада увидела тут всех приятелей кесаря: Константина Дуку, которому возбранялось покидать дворец, но который сейчас, азартно поддевая битой мяч, отнюдь не смотрелся узником; не так давно заигрывавшего с ней Иоанна Куркуаса; обскакавшего столпившихся у мяча всадников Варду; что– то рьяно орущего возничего Гаврилопула. Даже кудрявого Василицу рассмотрела на противоположной трибуне и почувствовала легкое удовольствие, увидев, как вытянулось лицо этого куртизана при ее появлении.

Александр сперва как будто не замечал ее, но вот он ударил длинной битой по мячу, развернул коня и резко натянул поводья. Сильный разгоряченный жеребец так и взвился под ним, но уже в следующее мгновение покорно упал на четыре ноги, повинуясь умелому наезднику. Крепко ухватившись одной рукой за поводья, Александр сдерживал его, а другой заслонялся от солнца, чтобы разглядеть княжну.

Светорада в знак приветствия подняла руку, почувствовала, как сильно забилось сердце. Была ли она рада их встрече? Опасалась ли ее? Она не знала. Поэтому, когда Александр, гарцуя, поехал в ее сторону вдоль ограждения циканистра, улыбка княжны выглядела едва ли не вымученной.

Приблизившись, кесарь посмотрел на нее снизу вверх.

– Ты все– таки пришла…

– Мне было плохо без тебя.

– Знаю.

Он вдруг ловко встал ногами на спину коня, ухватился руками за перила, подтянулся и ловко запрыгнул на трибуну. Теперь он стоял совсем рядом.

– Я ведь не изменился, Ксантия. Я остался все тем же. И если ты хочешь жить со мной, тебе придется принять меня таким, каков я есть.

– Я готова.

– И ты не будешь интриговать у меня за спиной? Ты примешь мое окружение, каким я хочу его видеть?

– Я скучала по тебе, – только и сказала княжна, дивясь, как трудно ей дались эти слова. Правда, когда Александр обнял ее, она ощутила что– то похожее на успокоение.

Однако рассчитывать на спокойную жизнь во Влахернах она не могла. Княжна поняла это в первый же вечер, когда отдыхала, расположившись в отведенных ей богатых покоях. Дворец был полон шума, громкой музыки и взрывов хохота. Мимо ее покоев то и дело кто– то пробегал, откуда– то доносился пронзительный визг, лаяли собаки, кричали мартышки, нестройно и навязчиво звучал орган, как будто какой– то подвыпивший музыкант пытался сыграть на нем плясовую. Испуганная Дорофея закрылась в молельне и не вставала с колен перед иконой, Светорада же сидела мрачная и решительная, ожидая Александра. Правда, в первый вечер он не стал ее беспокоить.

На другой день он велел ей выйти, сказав, что по старинному, еще римскому, обычаю они предпочитают вкушать пищу, лежа на кушетках, и даже указал на место подле себя. Угощая Светораду кусочками сушеной дыни, ловя и целуя ее запястья, он объяснял:

– Здесь у нас все, как в великом Риме – еда, развлечения, игры. А вот, погляди, мое новое приобретение – Хассе. Он арап, но какой миленький, не правда ли?

Светорада посмотрела на стоявшего за ложем Александра юного темнокожего раба, почти мальчика. Он был в одной набедренной повязке, с золотыми браслетами на тонких руках и держал огромное опахало из розовых страусовых перьев, которым мерно овевал голову кесаря.

– Действительно мил, – заметила Светорада. – Только какой– то сонный.

Александр засмеялся, откидываясь на подушки.

– Было бы удивительно, если бы он не был сонным после того, каким спросом пользовался прошлой ночью. Правда, Константин? Признаюсь тебе, Ксантия, наш Константин Дука просто без памяти влюблен в Хассе.

Таким бесстыдно откровенным Александр еще никогда с ней не был. Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Я ждала тебя этой ночью.

Он поймал и прижал к своей небритой щеке ее ладонь.

– Я исправлюсь, обещаю. – И повернулся к Константину: – Не правда ли, она у меня настоящая красавица!

Константин осклабился, но все же поцеловал кончики своих пальцев, причмокнул губами.

– Она манит, как свежий плод.

И он любезно протянул княжне очищенный апельсин.

Да, Светораде пришлось привыкать к этой необычной для нее жизни. Фантазии Александра по поводу устройства развлечений не имели границ. То он приглашал актеров и мимов, и они являли гостям почти забытое в Византии искусство театра, то вызывал прямо в зал дрессировщика со львом, и гости испуганно лезли на тумбы и карнизы, когда с хищника снимали ошейник. Порой Александр устраивал пир с переодеваниями, на который являлся в костюме митрополита, Константина наряжал матроной, а Василицу заставлял разгуливать в набедренной повязке и с крылышками за спиной. Светорада стала подыгрывать ему в этом: созвав во дворец плясуний, она обрядила их в печенежских женщин и выучила с ними степняцкие танцы с повизгиванием, иных одела в шаровары, и они соблазняли гостей кесаря восточными танцами, демонстрируя открытые животы и бренча множеством подвесок. А один раз даже выучила с этими девками русский пляс с притопыванием, в который они увлекли почти всех гостей Александра и так, длинным хороводом, разбрелись по залам и террасам, чтобы затем разбиться на парочки. Девушки жаловались Александру, что госпожа Ксантия даже бьет их, когда они не могут ей угодить или не справляются с ее заданием.

Александр и впрямь заметил, что в его обычно ласковой с людьми Янтарной появилось что– то злое, раздраженное. Однажды, когда они были с ней в термах и к ним в бассейн со шкодливой улыбкой вдруг прыгнул Василица, она едва не утопила его, бросившись в драку. Светорада схватила юношу за шею и с силой погружала его в воду. Она была такой злой и сильной, что Александр еле отнял у нее перепуганного куртизана. В другой раз, когда грубый Гаврилопул, сидя недалеко от Светорады, вдруг поднял ногу и издал неприличный звук, княжна схватила со стола двузубую вилку и вонзила ее в бедро возничего. Гаврилопул орал как резаный, жаловался на нее кесарю, однако Александру княжна нравилась такой бешеной. На ложе, когда они удалялись подальше от разудалого веселья дворца, она уже не была столь покладистой, порой наотрез отказывалась исполнить ту или иную фантазию кесаря, даже иногда боролась с ним. А один раз просто вырвалась из его объятий и, завернувшись в покрывало, убежала из опочивальни в коридор. Но там попала в объятия проходившего (или подслушивавшего под дверью) Иоанна Куркуаса. Когда совершенно нагой Александр выбежал следом, он увидел, что Куркуас жадно целует его невесту. Кесарь так и набросился на него, свалил, стал избивать. Хохочущая Светорада еле оттащила его от молодого перепуганного патрикия.