Лабиринт Медузы - Татьяна Корсакова

– Что это за мерзость? – спросила Ксю, пряча руки за спину, не желая даже прикасаться к тому, что протягивал ей Троекуров.

– Я выбрал самую модную торбу. – Серебряный улыбался Нике ободряюще, но во взгляде его была тревога.

– Это для даров. – Агата смотрела на остров, в голосе ее звучала непонятная тоска. – С точно такой же сумкой я вышла из лабиринта больше полувека назад. – Она была наполнена до краев.

– Чем наполнена? – Юна забрала у Лазицкого свою сумку.

– Дарами. – Агата загадочно улыбнулась. – Лабиринт одарит ту из вас, кто достойна стать моей преемницей. Лабиринт одарит, и людям, тем, что останутся на берегу, не придется гадать, кого она выбрала.

– Кто? – спросила Ксю, брезгливо, двумя пальцами принимая у Троекурова торбу. – Кто будет выбирать?

– Медуза. – Агата вздохнула, а потом раскинула в стороны руки, словно хотела обнять море. – Выбирать будет Медуза, мои девочки. А теперь идите! Она вас ждет!

И словно бы подчиняясь безмолвному приказу, море заволновалось, пошло рябью, завертелось огромной воронкой вокруг черной громады острова. Это было невероятно. Это противоречило всем законами физики. Это было естественно. Для Ники точно естественно.

А Серебряный испугался. Не за себя, за нее испугался. Сжал руку, не желая отпускать, сказал побелевшими вдруг губами:

– Ника, не ходи.

– Она должна. – Агата улыбалась, и морю, и черному небу, и звездам.

– Я должна. – Ника легонько коснулась пальцами его щеки. – Кажется, я всегда это знала.

Он отпустил ее с явной неохотой, но в отличие от Троекурова и Лазицкого не вернулся на пляж, так и остался стоять рядом с Агатой. Наверное, это хорошо. Очень важно, чтобы на берегу тебя ждали. Чтобы Серебряный ждал…

* * *

Море расступалось перед Никой и тут же смыкалось за ее спиной. Море отгородило ее высокой стеной от остальных, создало узкий и длинный коридор, по которому она шла, словно по лабиринту. Вот он какой – подводный лабиринт. Он не подводный, он весь создан из воды. И ей остается лишь идти на зов. Если идти на зов, с пути не собьешься никогда и нужный поворот не пропустишь, и не наделаешь ошибок.

Сейчас, блуждая в этом изменчивом, ежесекундно перестраивающемся лабиринте, прислушиваясь к едва различимому голосу, Ника отчетливо понимала, что у каждой из них свой собственный лабиринт. Большой отлив – это великая иллюзия. Или чудо. Это уж кому как удобно думать. Этой ночью до острова можно добраться любым способом, хоть вплавь, хоть по воздуху, хоть по дну морскому, но испытание лабиринтом пройдут лишь те, в чьих венах течет древняя кровь. Здесь не поможет даже мифическая Ариадна. Никто не поможет. Надеяться нужно лишь на себя саму.

А в морской толще, за границами лабиринта парили золотые змеи, терлись чешуйчатыми боками о прозрачные стены, щурили желтые глаза, скалили в приветствии острозубые пасти. И гигантские щупальца древнего монстра слепо шарили у прозрачных стен, рассекали воду, крошили в своих объятиях поднятые со дна моря остовы затонувших кораблей. А впереди уже вырастала, поднималась над водой черная громада острова, и зиял вход в теперь уже каменный лабиринт.

Здесь, под землей и под водой, было прохладно и гулко. Но не темно, каменные стены подсвечивались чем-то синим, света этого хватало, чтобы не сбиться с пути, чтобы не наступить ненароком на вековые, пропитавшиеся морской солью, поросшие ракушками кости тех, кто рискнул незваным гостем войти в лабиринт Медузы. А голос, ласковый и требовательный одновременно, становился все громче и громче. В самом сердце лабиринта Нику уже ждали, и следовало поспешить, потому что ночь большого отлива не будет длиться вечно, потому что даже нечеловеческих сил не хватит, чтобы удержать любопытное море снаружи. Оно покорилось, но лишь на время. Об этом нельзя забывать.

Впереди замаячил свет, тусклый, белый, похожий на лунный. Пещера – цитадель и сердце подводного лабиринта. Конечная точка пути. И Ксю с Юной тоже здесь, стоят, взявшись за руки, как маленькие, позабыв о своих извечных распрях, смотрят.

И то, на что они смотрят, тоже смотрит, парализует мертвым взглядом…

* * *

…Он пришел за Никс глухой, безлунной ночью – все еще любимый, но уже нелюбящий муж, встал в изголовье ее кровати.

– Я ждала тебя раньше, Димитрис.

Да, ждала. Сразу после того, как он нашел на берегу каменную статую Ирис. Потом сразу после ее похорон. Она ждала, а он не приходил. Не приходил и не подходил. И это страшное чувство неизвестности мучило ее едва ли не так же сильно, как чувство вины.

Вина подкрадывалась ночным татем, усаживалась на край ее кровати, дергала за волосы, заглядывала в лицо черными, как угли, глазами.

– В кого ты превратилась, Никс? – спрашивала вина шепотом. Или это ветер потревожил занавески на окне? – Кем ты стала?

Она знала, кем стала. Нет, не так! Она знала, в кого превращается. Она превращалась в старуху, что коротала свой век на Костяном мысе. И руки ее все еще молодые, все еще красивые нет-нет да и тянулись к обглоданным морем ракушкам, чтобы нанизать их на суровую нить и превратить в бусы. И мысли в голове кружились мутные и страшные. От таких мыслей впору потерять рассудок. Или она уже его потеряла? А когда начала терять? Там, на родине, когда без сожаления расправилась с целой рыбацкой деревней? Или на купеческом корабле, когда вместе с виновными уничтожила и безвинных. Или когда отдала Ирис на растерзание морю? Когда она перестала быть человеком? Чему она научит свою единственную любимую дочь? Каким чудовищем предстанет перед ней?

Эти вопросы мучили Никс, лишали сна и покоя. И черноглазая гостья, что каждую ночь теперь делила с ней ложе, нашептывала правильный ответ. Единственно верный ответ.

А потом пришел Димитрис…

– Я расскажу, что ты должен будешь сделать. – Никс попыталась коснуться его щеки, но Димитрис отшатнулся от нее, как от чудовища. Его нельзя за это винить. Никто не виноват, кроме нее самой. – Только не здесь, не в доме. Пойдем к морю.

Море ластилось к ее босым ногам, тянуло за подол сорочки. Море чуяло ее страх и ее боль. Радовалось ли? Никс было все равно. Сейчас она думала лишь о дочери, о своей маленькой девочке. О том, что Димитрис позволил поцеловать ее на прощанье, и только за одну эту милость Никс была готова простить ему всю ту боль, что он ей причинил. Уже простила. Его простила, а вот себя не смогла. И он не смог. Это хорошо. Так ему будет проще сделать то, что он должен.

– Ты знаешь, во что я превращусь. – Она не смотрела на мужа, она опустилась на колени, погладила море. – Ты знаешь, к чему это может привести. Не совершай моих ошибок, любимый. Отдай меня морю. Обещай! – Она обернулась, посмотрела на Димитриса снизу вверх. С мольбой посмотрела.

– Я… обещаю. – В руках у него была сабля. Кривая, острозаточенная, смертоносная. Ей не будет больно. Наверное…