Охотники на людей - Руслан Мельников

— Дочка, я сейчас! — невнятно пробормотал он.

Дочка? Борис удивленно вытаращил глаза. Он, похоже, напрочь вышиб мужику мозги. Однако безмозглый противник был все еще жив. И что самое скверное: он готов был убивать.

Вероятно, в помутненном рассудке несчастного отца чернявая прочно ассоциировалась с мертвой дочерью. Что ж, они действительно были чем-то похожи. А ведь в глазах безумца даже минимальные общие черты могут перерасти в полную идентичность.

— Сейчас, дочка, я сейчас!

Скверно, очень скверно! Такого психа трудно будет одолеть.

Уклониться от сокрушительного удара Борис не успел. Подвела отбитая нога. Кулак треса бросил его спиной на песок. Бородач навалился сверху. Что-то бормоча, хрипя, брызжа в лицо потом, слюной и кровью, размахнулся снова.

Глаз треса — чуть навыкате, налитый красным — пылал огнем безумия.

На этот раз Борис ударил первым. Быстро, сильно, резко. Двумя руками сразу. По ушам.

От таких ударов лопаются барабанные перепонки. Другого бы такой удар оглушил и дезориентировал на несколько секунд. У другого голова бы взорвалась от боли.

Но этот трес, этот толстокожий, перемазанный пылью и кровью бородатый танк, слетевший с катушек, казалось, совершенно не чувствовал боли. Он, похоже, вообще сейчас ничего не чувствовал и желал только одного. Смерти Бориса.

Кулак бородача обрушился сверху. Раз, и еще раз, и еще…

Борис вертелся и сопротивлялся, как мог. Бил в ответ и старался сбросить с себя противника.

Он ткнул бородача в лицо и едва не выковырнул ему второй глаз. Но даже это не помогло.

Против такой тупой и беспощадной силы все было бесполезно.

Тяжелый кулак поднимался и бил. Монотонно, размеренно. Снова и снова. Борис терял время, и с каждым утраченным мгновением уходили силы.

Еще один удар треса — словно молотом по черепу.

Борис почувствовал, что отключается. Ощутил чужие руки, цепкие и сильные, как клещи, на своей шее. Мертвую хватку, мешающую дышать.

«Значит, больше не бьет, — отстраненно подумал он. — Значит, душит. Значит скоро… все…»

Он чувствовал приближение конца.

В ушах стучало, в голове пульсировала тупая нарастающая боль.

Колизей выл, заходился от визга и криков. Все громче. Все сильнее. А ведь несколько секунд назад казалось — нельзя еще громче и еще сильнее.

Выходит, что можно.

Да что же они так беснуются-то, мать их?1 Так радуются его гибели? Или это уже предсмертные глюки?

Руки треса вдруг соскользнули с горла. Сам трес вздрогнул. Всем телом навалился на Бориса. Задрожал, задергался.

Хрипя и кашляя, Борис глотнул воздуха. Раз, другой. В голове прояснилось. Настолько, что появились вопросы. И вернулась способность соображать.

В чем дело? Кто это так бородача? Никого ведь на арене нет. Никого, кто способен помочь. Не чернявая же! С чего бы ей помогать? И уж тем более не колизейские охраннички. Им-то и вовсе сейчас незачем вмешиваться.

Тогда что? Почему тогда?

Кто тогда так кстати ударил бородатого треса?

И били ли его вообще?

От обычного удара люди обмякают и сползают мешком. А этот — напрягся, скорчился весь. Трясется, как эпилептик. Или как…

«Да ведь это же парализатор! — мелькнула догадка. — Шприц-ампула!»

Но откуда она могла прилететь?

И отчего ТАК завывает колизей!

Прочищая кашлем помятую глотку, Борис попытался выползти из-под сотрясающегося тела. Что-то ударило в песок. Рядом совсем, перед самым лицом.

Он скосил глаза. Увидел маленький пластиковый цилиндрик с зеленой окоемкой, торчащий в каких-то паре сантиметров от его щеки. Короткой зазубренной иглы, ушедшей в мокрый от крови песок, видно не было. Но это не помешало узнать…

Точно! Шприц-ампула!

Вид знакомого предмета и осознание того факта, что штуковина эта чуть не пропорола ему морду, окончательно разогнали кровавый туман в голове.

Только теперь Борис понял, что крики зрителей какие-то… Не такие они, как раньше.

Зрители теперь кричали не от восторга и экстаза. Скорее — от ужаса!

А еще он увидел…

То, чего не было раньше, увидел.

Над орущим стадионом зависли два штурмовых вертолета. Судя по пятнистой окраске — хэдхантерские. А судя по тройной разноцветной полосе, вдоль бортов…

Невероятно! Федеральные хэдхантеры! Так значит, уже?! Свершилось, значит?!

Ну да, а кто еще может носить триколор? И какая еще хэдхантерская группа может обладать достаточными средствами, чтобы использовать на охоте вертолеты.

Но что они делают! Здесь — что?!

Зрители больше не смотрели на арену. Зрители смотрели вверх. И кричали — оглушительно, исступленно… На трибунах начались паника и давка.

В первый миг Борис не поверил собственным глазам. В следующий — поверить пришлось. Шла охота! Немыслимая! Непостижимая по своим масштабам!

Вертушки обстреливали переполненные трибуны! Били нелеталкой…

Музыку давно уже вырубили. Комментатор тоже молчал, видимо, не в силах комментировать такое. Несколько секунд из мощных колизейских динамиков доносились треск и пронзительный визг. Потом динамики отключились.

Теперь с людскими криками смешивался звук вертолетных двигателей. Дергались носовые пушки и орудия, подвешенные под короткими крыльями пятнистых машин. Из открытых боковых дверей бесшумно плевались шприц-ампулами подствольники автоматов.

Стрелки палили не спеша, вдумчиво и прицельно, тщательно выбирая мишени и не расходуя понапрасну боезапас. В самой гуще вопящей толпы скакали газовые снаряды, выпущенные из орудийных стволов. Тяжелые сизые облака обволакивали трибуны, окутывали сектор за сектором, клубясь, расползались по рядам, опускались все ниже, ниже. Вопли сменялись надсадным кашлем.

Хэдхантерский газ быстро делал свое дело. Людей выкашивало сотнями. Ставродарцы валились друг на друга — живые, но совершенно беспомощные и неспособные уже ни к бегству, ни к сопротивлению. Трибуны, усеянные копошащимися телами, теперь напоминали не кратер, а гигантский муравейник, заливаемый отравой.

Тех, кому все же удавалось вырваться из растекающейся газовой пелены, настигали шприц-ампулы. Скрюченные, парализованные горожане валились через лавки, сползали вниз по крутым ступеням, падали под ноги других обезумевших зрителей.

Охота шла там, где добычи было больше всего. Что ж, охотники были умны.

Борису вдруг захотелось смеяться. Хохотать — безумно и дико.

Он вспомнил, как группа Стольника напала на отдаленный маленький хуторок и набила свои тресовозки свободными гражданами. Так почему бы другой группе — более сильной, многочисленной и наглой, облеченной большей властью и большими правами — не поступить так же с чванливым и разжиревшим областным центром?