Ричард Длинные Руки - граф - Гай Юлий Орловский

Леди Элинор вдруг произнесла холодным голосом:

– Начинается.

Зеленый цвет малахита стал розовым, перешел в багровый. Каменная стена исчезла, открылся зал, широкие ступени, на последней – багровый ад, словно рождается красный звездный гигант. Длинные беззвучные искры ударили во все стороны, словно фейерверк, из пурпурного хаоса вышел чародей, одетый все в тот же серый плащ, теперь я рассмотрел, что плащ довольно старый, поношенный, как и темно-красная шляпа, что успела повидать многое.

Он все так же сошел по ступеням, прошел через комнату, абсолютно не обращая внимания, что с этой стороны зеркала на него жадно смотрят двое. Леди Элинор злобно и разочарованно зашипела. Чародей даже не взглянул в ее сторону, я торопливо шагнул вперед, взмахнул рукой, привлекая его внимание. Он на ходу повернул голову, я улыбнулся и шутливо прицелился в него своей штуковиной. Он замедлил шаг, потом остановился и посмотрел внимательно.

Леди Элинор задержала дыхание, а я видел по его взгляду, что чародея заинтересовала не столько эта штука, как положение моих пальцев на рукояти, а это явно рукоять, что понятно только тем, кто их видел. Для Средневековья пистолеты и бластеры одинаково непонятны, и любой рыцарь, как и любой мудрец, возьмет скорее за ствол, чем за рукоять.

Я подмигнул ему и сделал вид, что нажимаю на курок. Он неожиданно улыбнулся, покачал головой. В глазах мелькнуло сожаление, мне показалось, что губы слегка дрогнули, словно что-то сказал.

– Включи звук, – посоветовал я доброжелательно и показал пальцами, как будто поворачиваю верньер. – Поломка с твоей стороны. Или ты отрубил нарочно?

В его глазах мелькнула искорка, тут же как будто отдернули звукопоглощающую завесу: донеслись странные звуки шлепанья, словно непрестанно падают крупные капли, размером с лягушек, шелестит его одежда, я даже услышал шумное дыхание колдуна.

– Спасибо, – сказал я обрадованно. – Отличный звук, объемный!

Его улыбка стала шире, но взгляд переместился в сторону, лицо стало строже, словно увидел, как стрелка невидимого манометра подходит к опасной черте, бросил коротко:

– Пожалуйста. Но в другой раз придумай что-нибудь умнее.

Он сместился за пределы видимости, с минуту мы с леди Элинор видели это странное помещение, затем все подернулось багровыми узорами, а они разрослись, уплотнились и превратились в прежнюю стену малахита.

Я осторожно положил загадочную вещь на середину стола, отошел на несколько шагов и остановился, скромно ожидая приказов. Леди Элинор кипела, раздираемая злостью, возмущением, и в то же время глаза радостно блестели, а грудь ходила ходуном, словно волшебница взбежала по высокой лестнице.

– Мерзавец! – выпалила она с жаром. – Сволочь!.. Он даже не посмотрел на драгоценный талисман!

Я поежился под горящим взглядом, хотел смолчать, но она прожигала меня, как боевым лазером, я промямлил:

– Что с мужчин взять, ваша милость… ну не понимаем мы по своей тупости ценности золотой ерунды… простите, золотого фаберженья…

– Дурак, – крикнула она. – Простую вещь не станут украшать вот так золотом и драгоценными камнями! Это какой-то могущественный талисман, не иначе.

– Да-да, – согласился я торопливо, – как скажете, ваша милость. Но только он могущественный для женщин, а мужчинам на него наср… в общем, мужчины народ грубый и толстокожий. Или вы мужчин еще не видели?

Она оскалила зубы, как хищный зверек:

– Не распускай язык, дурень.

– Но, ваша милость…

Она оборвала со злостью:

– Ничего удивительно, один дурак отыскал то, что заинтересовало другого дурака.

– Ваша милость, – напомнил я, – но чародей-то заговорил…

Она нахмурилась, радость борется с разочарованием, сказала озабоченно:

– Но что он хотел еще? Думай, раб, а то прикажу выпороть на конюшне!

Я развел руками.

– Ваша милость… Рази ж я упомню, что у вас там в сундуке? Я ж не заглядывал вглыбь. Вдруг там такое, что он ахнет и попросится к вам в помощники?

Она фыркнула, но промолчала, на идеально ровном кукольном лбу проступило какое-то подобие морщинок, тут же загладилось, как в анимации. Глаза стали задумчивыми.

– Иди, – разрешила она. – Я буду думать.

Она будет думать, сказал я себе уже на лестнице, дура. Что тут думать, когда надо выволакивать все из сундука и выбирать, выбирать… А то и все показать этому мудрому из тридесятого. А что мудрый – понятно, на такую красотку разок взглянул усмешливо: знаем таких, видали, – и больше не смотрит, второй раз ожечься не хочет. Хотя кто знает, сколько раз ожигался. Главное – сейчас не хочет обжечь даже пальчик, в то время как иные горят на этом нехитром деле до могилы.

Значит, умный.

До обеда убирали следы нападения, мужики из сел баграми вытаскивали бревна из воды, пригодятся в хозяйстве, Ипполит проехался везде по острову и убедился, что ущерба никакого: нападали именно на замок, справедливо рассуждая, что села лучше оставить себе целыми, неразграбленными. Прибыло два десятка крепких молодых мужчин. Винченц сразу раздал им оружие, увел упражняться.

Леди Элинор дважды показалась вне замка, накладывая какие-то новые защитные заклятия, но все остальное время оставалась вне видимости. Я чувствовал, что перемещается по замку, несколько раз по телу пробегали мурашки от присутствия огромной энергетической мощи, что приближается, приближается… а затем отступает. В последний раз я даже вроде бы уловил, в какую сторону утекает эта мощь. Если предположить, только предположить, что леди Элинор, не доверяя мне, лично принесла Кристалл Огня в малахитовую комнату…

Ужин в челядной прошел в тягостных разговорах о нападении, о потерях. Раненых леди Элинор вылечила, хвала ей, но погибших не вернет ни один волшебник. А погибло для такого маленького замка много. Из челяди все целы, не считая смелого Ипполита, что получил три раны, ухватив кол и бросившись помогать стражам. Но теперь Ипполит щеголяет свежими шрамами, и все вроде бы восстановлено, однако гнетущее чувство охватило всех, как черное облако.

Я сочувствующе сопел, кивал, поддакивал. Потеряно ощущение несокрушимости защиты замка и всего острова. Хреново. В здоровом теле – здоровый дух, а если дух вот так ниже плинтуса, то и тело приходи и бери голыми руками.

Укладывались молча, без привычных шуточек. Я дождался, когда перестал ворочаться и наконец заснул Маклей, он засыпает труднее всех, поднялся и ушел к себе в чулан. В людской тихо, однако и в крохотном чулане, что отделяет от людской хлипкая дверь, я старался не скрипеть сдвинутыми лавками, лег тихонько и сосредоточился, старательно вспоминая вкус любимого сыра. Во рту появилось знакомое ощущение, я даже подвигал языком, как бы принимая тонкий, просвечивающий на солнце ломтик, ощущая его солоноватую пикантность, вообразил с закрытыми глазами это тонкую пластинку, тщательно выговорил нужное заклинание из книги Уэстефорда… На всякий случай произносил шепотом, вдруг кто проснется, замер в ожидании, и вдруг прямо во рту ощутил приятную тяжесть. Поспешно вытащил обслюнявленную полоску, хорошо, что не вообразил целую голову или круг, дурак. Надо же соблюдать и второе правило: место и расстояние. То есть одновременно держать в мозгу несколько предельно четких картин: вкус, цвет, размер, а также где это должно овеществиться. Думаю, что чем ближе, тем овеществление проще. С расстоянием усилие наверняка растет в квадрате, если не по экспоненте.