Первый - Ольга Джокер

Я ради тебя переехала в город, чтобы быть ближе. Ты же обожал эту квартиру! А она маленькая, незрелая. Сбила тебя на переходе и отделалась легким испугом. Что в ней, чёрт подери, такого? За что ты хватаешься?

Я вздрагиваю, когда упоминает Жеку.

— Аль, Аля. Тш-ш, тихо. Я, кажется, не просил тебя комментировать ситуацию.

— В конце концов, она же тебя бросила! Просто взяла и бросила! Сдалась, сломалась! Если ты не простил мне Фролова, то скажи, что сделать, чтобы помочь тебе в этом! Давай улетим, а?

— Услышь меня, пожалуйста, — твёрдо проговариваю. — Мы не сойдёмся с тобой ни при каких обстоятельствах. Даже если я буду один и не в отношениях, то всё останется ровно на прежних условиях. Я рядом, на подхвате. Когда родится ребёнок, можешь во всём на меня полагаться.

Алина разжимает пальцы, отрешенно отшатывается и обнимает себя руками за плечи.

— Лучше позаботься о том, чтобы спокойно доходить до срока, — прошу её. — Это сейчас первостепенная задача.

Отрываюсь от столешницы, забираю телефон и ключи от автомобиля. Похоже, нам всем нужно набраться море терпения.

— Я уезжаю, Аль, — произношу напоследок, стоя в прихожей. — Если что-нибудь нужно — звони.

Глава 59

— Как себя чувствуете, Андрей Романович? — спрашивает Реутов, заглядывая в палату.

— После наркоза качает, но в целом неплохо.

По крайней мере, лучше, чем в первый раз, когда помимо руки были сломаны и рёбра. Тогда каждый вдох отдавался режущей болью за грудной клеткой.

Пытаюсь подняться с кровати, но док останавливает меня одним предупредительным взглядом. Мол, даже не думай. Рано.

— Будет ещё лучше — уверяю. Я вам такую ювелирную работу сделал, что никак не могу нарадоваться. Даже видео заснял в процессе. Хотите покажу?

Не успеваю я отказаться, как Григорий Алексеевич находит в галерее телефона видеозапись и тычет мне тот прямо в лицо. Если до этого момента я не испытывал чувства тошноты, то после увиденного мяса и кровищи — начинаю.

— Понял-понял, хватит, — останавливаю Реутова.

Закрыв глаза, облизываю пересохшие губы. Настрой, несмотря ни на что — боевой. Это точно последний рывок. Если после профессорской операции не станет лучше — клянусь, я заброшу любые попытки вернуться в автоспорт. Уйду в бизнес, политику, тренерство. Во что угодно. Вообще-то я не особо верю в судьбу, но вдруг и правда не стоит?

— Андрей Романович, а у вас есть спортивное прозвище? — интересуется Григорий Алексеевич.

— Ну, есть.

— Пообещайте, что после выписки смените его на Железного Эндрю, — док заливисто смеется с собственной шутки. — Мне кажется, вам пойдёт.

Слабо улыбаюсь, пытаясь пошевелить онемевшей рукой. Отвечаю:

— Хорошо, я подумаю.

Вскоре Реутов переходит к более серьёзным темам и рассказывает о том, что операция длилась почти три часа. Она прошла без особых сложностей и непредвиденных ситуаций. Я внимательно слушаю, что сделали с моей травмированной костью и как установили штифт. В голосе дока при этом столько энтузиазма и восхищения, что я действительно начинаю верить — работа качественная. По ней даже будут учиться студенты медвуза.

Оставшись в палате один, пытаюсь подняться с кровати. В горле пересохло, по вискам катится пот. После первой операции меня с головой накрыла тупая безысходность, но сейчас чувства иные. Наверное, потому что планово, и я вроде как уже был готов.

Пошатывающейся походкой добираюсь до уборной, примыкающей к палате. Зажигаю свет.

Я нахожусь в обычной государственной больнице, где всегда оперирует Реутов.

Здесь более чем скромно, но чисто. Захудалый ремонт, с потрескавшейся краской на стенах и ржавой сантехникой. Но мне норм.

Первым, с кем я поделился будущими прогнозами, был мой новый менеджер Олег. Он подумал и прикинул риски, после чего сказал, что браться за мою раскрутку с такими данными не станет принципиально. После лечения — всегда пожалуйста.

Я выждал неделю-другую. Затем позвонил Григорию Алексеевичу и выбрал точный день в его забитом графике. Пятница, тринадцатое. Чем не подходящая дата?

Упершись в раковину, смотрю в мутное зеркало на собственное отражение. Правая рука в фиксирующем бандаже. Глаза покрыты капиллярной сеткой, на щеках пробилась заметная щетина.

Открыв кран, я наклоняюсь и опускаю голову под ледяную воду. Свободной ладонью смачиваю шею.

Становится легче.

Я выпрямляюсь, чувствуя, как капли воды тонкими змейками стекают под футболку и холодят кожу. В этот же момент в память резко врезаются флешбэки из прошлого.

Не то чтобы мне было сложно справляться самостоятельно, но Жекина забота определённо подкупала. Эти дурацкие цитрусовые, рассыпанные по всей палате. Домашняя еда, распечатанные медицинские статьи.

Вспоминаю неуместную настойчивость, крепкий характер и поплывший влюблённый взгляд. Я долго не мог себе объяснить, для чего держал её рядом?

Усмехаюсь, закрывая кран.

Блядь, как же Женька меня тогда злила. Захлёбывался возмущением. Клянусь, порой удушить был готов.

Она приходила в коротких шортах, майке и кедах. Такая юная, воздушная. Ноги от ушей, сиськи без намёка на бюстгальтер. Мы бы никогда не сошлись при других обстоятельствах. Да и я бы вряд ли имел возможность как следует её разглядеть.

Но вместе с тем, когда Жека находилась рядом, краснела и смущалась, то переодевая меня, то пытаясь накормить, то читая материалы, стараясь хоть чем-то быть полезной, в груди уже тогда что-то отзывалось вопреки логике и здравому смыслу.

Сейчас я, бывает, посматриваю её социальные сети. Нечасто, но всё же. Пытаюсь понять, она уже вернулась или пока нет?

Мы не обсуждали, когда закончится пауза, и будет ли после этого полноценный стоп.

Жеке нужно время, чтобы определиться. Что вовсе неудивительно. При таких исходных данных терпение рано или поздно должно было лопнуть. Прибавить к этому давление родни и общества, и получилась адская отравляющая смесь.

Её отец звонил даже мне. Позже. Хотел назначить встречу, но состыковаться не получилось, поэтому я спокойно выслушал его обвинения по телефону. С чем-то был согласен, с чем-то нет. Меркулов требовал дать слово, что я больше не затащу его дочь в эмоциональную мясорубку, а у меня банально язык не пошевелился.

Хочу её себе вернуть.

— Ох, вам же пока нельзя подниматься! — восклицает медсестра, появившись в палате. — Григорий Алексеевич разве этого не сказал?

Она бросает штатив у двери и тянет меня к кровати. После чего, причитая и ругаясь, откручивает катетер и вводит внутривенно лекарство.

Следующим утром меня проведывает команда. Ближе к обеду — друзья. Юлька приносит много горячей и вкусной