Славный дождливый день - Георгий Михайлович Садовников

к новому ученому, прихватив на всякий случай чертеж этой самой втулки. А по дороге напустил на себя озабоченный вид, будто ему что-то стало неясно.

Новый научный работник стоял перед стендом в окружении аспирантов и, наверное, учил их уму-разуму. Услышав, как скрипнула дверь, он повернул свою озабоченную голову и спросил:

— Вы ко мне?

— Я потом, потом, — ответил Профессор и закрыл за собой дверь.

Он совершил еще два захода, но каждый раз с научным работником говорили люди.

— У вас что, товарищ? — спрашивал у Профессора научный работник.

И ему приходилось, буркнув «я потом, потом», отступать назад, в коридор. И все же он в конце концов заинтриговал человека, и тот явился в мастерскую сам.

— Так что у вас, товарищ? — спросил научный работник, дотошный специалист.

— Мне бы денег взаймы. Сколько можно. Хотя бы рубль, — буркнул Профессор, краснея.

— Что? — переспросил ученый, прямо так и рухнув вниз из своих заоблачных умственных сфер. — Вы о деньгах?

— Мне хотя бы рублик, — повторил настойчиво Профессор.

Научный работник суетливо полез в карманы и вытащил два рубля. Рубли были измяты и уже мягки как тряпье, но это только лишний раз подтвердило их нужность людям. Профессор взял деньги и сунул в карман. Пока не опомнился человек.

— Только и всего. Жена дала на сигареты. На то, на се, — сказал, оправдываясь, сбитый с толку научный работник.

— Ну, я, как железо! В зарплату верну, — горячо пообещал Профессор.

А из угла мастерской на него уже выразительно смотрел один известный любитель выпить. Его так и прозвали Горынычем, потому что при каждом выдохе из его большого губастого рта вырывался огнеопасный пар. Чуткий глаз пьяницы засек эту маленькую денежную операцию, и Горыныч намекающе, прямо при научном работнике, подмигнул, проклятый.

Научный работник все еще топтался в мастерской.

— Может, что-нибудь еще? — спросил он, стараясь выйти из дурацкого положения.

— Да нет, это все, — ответил Профессор, готовый даже запеть.

Теперь оставалось одно: пораньше уйти, потолкаться возле конюшен, подслушать последние новости. Если пошевелишь ушами, узнаешь ценные тонкости насчет здоровья лошади, записанной в заезд. Про аппетит ее и сон. Конюхи народ прижимистый, но помоги ему прикурить сигаретку, понравишься, и тебе сделают скрытый намек. Между всякой болтовней о том о сем, невзначай как будто. Наездник, дескать, такой-то пришел небритым — значит, ехать горазд.

Он снова вышел в коридор, стал выглядывать заведующего лабораторией и, когда тот выбежал из кабинета, попридержал на минутку его.

— Ну, а что теперь? — спросил глуховатый завлаб, он сделал ладонями раковинку и поднял к уху ее, как раструб.

— Живот свело. Болит, — сказал Профессор и что-то в голосе у него не вышло опять.

Этот начальник был точно заколдован. Уж столько раз он пробовал его провести, но тот словно читал мысли. Так и сейчас в глазах завлаба появилась усмешка.

— И нога? — спросил он будто бы с участием.

— Тоже тянет, — сказал Профессор, не сумев остановиться.

Горыныч тоже оказался в коридоре, вытянул шею издалека, стараясь подслушать.

— И поясница? — добивался завлаб своего.

— Ломит, — произнес Профессор, точно падал в пропасть.

— Ну, это было раньше, минуту назад. А сейчас? Прошло?

— Прошло, — вынужденно признался Профессор.

— Ну и слава богу! — обрадовался завлаб. — Значит, можно надеяться? Подгоните втулку. Из-за такой мелочишки нужная аппаратура стоит! И вообще с вашими-то руками… Эх, да что говорить, — и, не досказав, пошел по своим делам. Старый образованный человек, как ему только не стыдно!

Едва закончился рабочий день, Горыныч был тут как тут, не дал уйти, загородил дорогу.

— Ну как? На троих? Есть приличная подворотня. Даже ни одной собаки. Глухомань, — сказал он, ядовито дохнув в лицо, а за ним столбом торчал детина из гаража.

Но мужчины промахнулись. Не для того он боролся за эти два рубля, терпел перед научным работником стыд.

— Спасибо за любезное приглашение, но у меня еще много дел разных, — ответил Профессор, стараясь выглядеть озабоченным.

— На конские соревнования что ли? — зло спросил Горыныч и сразу перестал казаться этаким радушным товарищем.

— Да вовсе нет, — уклончиво ответил Профессор. — У жениной сестры, у Дины, замок, понимаешь, барахлит. Вот и схожу, поправлю замок.

Раньше он открыто играл на бегах, но это сделало его посмешищем у всего лабораторного люда. Даже такие ничтожества, как Горыныч, и те глумливо говаривали порой: «Ну что? Кормим лошадок?» Лично он-то, Профессор, просаживает зарплату ради Удачи, а этот…

В семнадцать часов Профессор вышел на улицу и зашагал, уставясь взглядом в землю, на остановку троллейбуса. Эта манера ходить повелась у него с того дня детства, когда он нашел средь булыжника монетку в пятнадцать копеек. Как это произошло, он не помнит, может быть, судьба заставила его споткнуться на том самом месте, где она лежала. Но до сих пор в памяти жив тусклый серебристый блеск Орла и Решки. Это была удача, только еще маленькая и незрелая, как и он сам. Это была Удача-ребенок.

Еще не веря в нее, он долго не решался подойти к женщине в белом халате, торговавшей конфетами. Перед женщиной стоял лоток на тонких, словно спичечных, ножках, набитый разноцветными яркими леденцами. Наконец он поверил Удаче и протянул монетку. Продавщица взяла ее и, не поведя даже бровью, выдала взамен прекрасный леденец — зеленого петуха на палочке. Петух был прозрачен, будто его отлили из бутылочного стекла. Липкий и очень вкусный.

С тех пор Профессор всегда смотрел в землю, цепко шарил взглядом под ногами, молниеносно прикидывая значимость каждой бумажки. Он, может, оттого и стал сутулым, что ходил уставив в землю глаза.

Но земля велика, и обойти ее всю было не под силу. И он в те юные годы приходил в отчаяние от своей беспомощности. Теперь же Профессор точно знал, где прописалась Удача, где ее логово, черт побери. Однако привычка сохранилась навсегда, и мальчишки с ближайших улиц, завидев его, кричали:

— Геолог идет! Геолог!..

Небо подернулось тучами, но в воздухе было светло, точно при электросварке. И асфальт выглядел белым. Профессор знал каждую трещину на пути между лабораторией и троллейбусной остановкой, и дорога поэтому теперь представлялась неимоверно длинной. Было ощущение, словно он идет от вехи к вехе, и от этого время текло еще медленнее. Ему просто не было конца.

Троллейбус где-то задерживался, и Профессор начал нервничать, боясь пропустить первый заезд. Народ, накопившись в ожидании, зароптал тоже. Но всегда находятся вредные люди, которых даже хлебом не корми, дай только выступить против коллектива.

— А куда вам спешить? Еще успеете напиться и попасть в вытрезвитель. Отдохнули бы, — сказала тетка со злым принципиальным