Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Казалось, удачный поход должен был ещё больше укрепить авторитет киевского князя. Но вышло по-другому. Ещё во время похода, сразу же после победы над половцами, между князьями возник не то чтобы конфликт, но некое недоразумение. Князья обиделись на Мстислава Изяславича за то, что тот ночью, утаившись от них, пустил в набег на половцев своих «седельников» и «кощеев» — младших воинов, скорее всего из числа «чёрных клобуков». Естественно, что из этого набега они привезли князю немало добра. Вроде бы добычи хватило на всех, и с избытком. Но то, что Мстиславу досталось больше остальных, князьям пришлось не по нраву. «И сердце их не бе право с ним», — замечает по этому поводу летописец.

Дальше — больше. По возвращении из похода Мстислав вновь созвал князей — для защиты торговых караванов, плывших по Днепру. Князья опять собрались у Канева; здесь были и брат Мстислава Ярослав, и Владимир Андреевич, и Рюрик с Давыдом Ростиславичи, и другие. Глеб Переяславский пригласил Мстислава на обед, «и многы дары дав ему, отпусти и с любовью». Но мир и любовь между князьями были лишь видимостью. «Искони же вселукавый дьявол не хотяи добра всякому хрестьяну и любви межи братьею», — замечает летописец, начиная рассказ о ссоре братьев между собой. Бывший боярин князя Изяслава Мстиславича Пётр Бориславич (его, кстати говоря, считают одним из авторов Киевской летописи предшествующего времени) со своим братом Нестором оговорил Мстислава перед князем Давыдом Ростиславичем: как замечает летописец (естественно, уже другой, не Пётр), они озлобились на Мстислава за то, что тот выгнал их, старых бояр своего отца. Но было за что: холопы Бориславичей — чуть ли не с ведома хозяев — украли княжеских коней и наложили на них свои «пятна» (клейма). Желая отомстить Мстиславу, братья сказали, будто он намерен схватить Ростиславичей за какую-то их мнимую вину. Но то была ложь: Мстислав «ни мысли таковой не имеяше в сердци своём, но истиньною любовью обуемся с братьею хожаше». Давыд, однако, поверил клеветникам. Он поведал обо всём сказанном брату Рюрику. Тот было засомневался, но Давыд сумел убедить его.

— Как будет звать нас Мстислав на обед, — растолковывал Давыд брату, — так, значит, хочет схватить нас.

И действительно, Мстислав пригласил «братаничев» на обед. Рюрик и Давыд отказались ехать к нему, потребовав, чтобы Мстислав целовал к ним крест, что не хочет причинить им вред. Требование немыслимое! Мстислав не знал за собой никакой вины, а потому «ужасеся мыслью», то есть воспринял слова братьев как обиду или даже оскорбление: он серьёзно относился к клятве на кресте и не понимал, по какой причине должен заново целовать крест братьям и почему его прежнее целование поставлено ими под сомнение. Дружина поддержала его: все были уверены, что князь не мог замыслить «лиха» против родни и что его оговорили какие-то негодные люди. По совету дружины Мстислав предложил братьям следующее: он целует им крест, что не замыслил на них «лиха», а братья выдают ему того, кто его оклеветал. Но Давыд отказался называть и тем более выдавать Бориславичей: и в самом деле, если он выдаст их, то кто в следующий раз захочет доверить ему какую-нибудь тайну?

Скрепя сердце Мстислав согласился целовать крест братьям. Ростиславичи тоже целовали крест — что не имеют зла на киевского князя. Но делали они это неискренне: «обаче сердце их не бе право с ним», — вновь замечает летописец.

Происки киевских вельмож, бывших бояр отца Мстислава, свидетельствуют о том, что по крайней мере часть киевлян была недовольна своим князем. Положение Мстислава Изяславича в Киеве осложнялось и внутрицерковным конфликтом, о котором мы уже говорили в предыдущей части книги. Прибывший в Киев летом 1167 года митрополит Константин II «запретил», то есть подверг церковному наказанию, печерского игумена Поликарпа — человека очень влиятельного в Киеве. Вновь начались споры относительно соблюдения поста в «Господские праздники», особенно обострившиеся зимой 1168/69 года, когда Рождество пришлось на среду. Князю надо было принимать чью-то сторону. В Киеве сочувствовали игумену, но Мстислав, наверное, не хотел ссориться с митрополитом[116].

В том же 1168 году в игру попытался вступить и двоюродный дядя Мстислава князь Владимир Андреевич. Политик слабый и во всём зависевший от других князей, он тем не менее претендовал на большее, чем владел. Почувствовав, что ситуация благоволит ему, Андреевич потребовал от Мстислава каких-то новых волостей. Мстислав ответил решительным отказом: он уже предоставил дяде волость, и тот совсем недавно целовал ему крест. Несолоно хлебавши Владимир Андреевич отправился обратно в свой Дорогобуж, но отправился, «разгневавшись». Это был ещё один плохой знак для Мстислава.

А в апреле Мстислав послал своего сына в Новгород. Мы уже говорили, что это был открытый вызов Ростиславичам. «И болши вражда бысть на Мьстислава от братье», — свидетельствует летописец. Собственно, новгородская политика Мстислава Изяславича и стала причиной того, что его двоюродные братья оказались во враждебном ему лагере. Летом того же года новгородцы с псковичами ходили к Полоцку и пожгли полоцкую волость за 30 вёрст до города. А зимой 1168/69 года князь Роман с новгородским полком совершил стремительный рейд к Торопцу, захватив множество пленных. Отцу пришлось отправлять сыну подкрепления — притом что он и сам не располагал достаточными силами в Киеве. И этим тоже не замедлили воспользоваться враждебные ему князья.

Нет сомнений, что Андрей Боголюбский внимательно следил за всем, что происходило на юге. Каждый промах Мстислава, каждую его размолвку с князьями или боярами он использовал в своих целях, тут же вступая в переговоры с недовольными. «В то же время бысть Андрей Гюргевичь в Суждали княжа, — сообщает киевский летописец, — и ть бе не имея любьви к Мьстиславу». Так против киевского князя сложилась сильная коалиция: «…и начаша ся снашивати речьми (ссылаться, вести переговоры. — А. К.) братья вси на Мьстислава, и тако утвердившеся крестом братья». Андрей сумел привлечь к союзу самых разных князей. Помимо Ростиславичей, ему целовал крест и обиженный Владимир Андреевич. Примкнули к союзу против Мстислава и черниговские князья. Заметим, что они не явились к Каневу, хотя участвовали в походе Мстислава в Степь. Очень похоже на то, что именно князья «Ольгова племени» сильнее других были раздосадованы чрезмерным обогащением киевского князя после ночной атаки его «седельников» и «кощеев» на половцев. И если прежде Олег Святославич был, по выражению летописца, «в Мстиславли воли», то теперь он перешёл на сторону его противника Андрея. Сделать это новгород-северскому князю было тем проще, что его отец Святослав Ольгович прежде считался верным союзником Юрия Долгорукого.