21 урок для XXI века - Юваль Ной Харари

своих привычек, своего одрябшего, дряхлеющего тела. Да и её милый Томасик, бывший Директор Инкубатория и Воспитательного Центра, до сих пор ведь на сом-отдыхе — заглушил сомой унижение и боль и пребывает в мире, где не слышно ни тех ужасных слов, ни издевательского хохота, где нет перед ним мерзкого лица, липнущих к шее дряблых влажных рук. Директор отдыхает в прекрасном мире…

— Вам бы именно слезами сдобрить вашу жизнь, — продолжал Дикарь. — А то здесь слишком дёшево всё стоит.

(«Двенадцать с половиной миллионов долларов, — возразил Генри Фостер, услышав ранее от Дикаря этот упрёк. — Двенадцать с половиной миллиончиков, и ни долларом меньше. Вот сколько стоит новый наш Воспитательный Центр».)

— «Смертного и хрупкого себя подставить гибели, грозе, судьбине за лоскуток земли». Разве не заманчиво? — спросил Дикарь, подняв глаза на Мустафу. — Если даже оставить Бога в стороне — хотя, конечно, за Бога подставлять себя грозе был бы особый резон. Разве нет смысла и радости в жизненных грозах?

— Смысл есть, и немалый, — ответил Главноуправитель. — Время от времени необходимо стимулировать у людей работу надпочечников.

— Работу чего? — переспросил непонимающе Дикарь.

— Надпочечных желёз. В этом одно из условий крепкого здоровья и мужчин и женщин. Потому мы и ввели обязательный приём ЗБС.

— Зебеэс?

— Заменителя бурной страсти. Регулярно, раз в месяц. Насыщаем организм адреналином. Даём людям полный физиологический эквивалент страха и ярости — ярости Отелло, убивающего Дездемону, и страха убиваемой Дездемоны. Даём весь тонизирующий эффект этого убийства — без всяких сопутствующих неудобств.

— Но мне любы неудобства.

— А нам — нет, — сказал Главноуправитель. — Мы предпочитаем жизнь с удобствами.

— Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех.

— Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, — сказал Мустафа.

— Пусть так, — с вызовом ответил Дикарь. — Да, я требую.

— Прибавьте уж к этому — право на старость, уродство, бессилие; право на сифилис и рак; право на недоедание; право на вшивость и тиф; право жить в вечном страхе перед завтрашним днём; право мучиться всевозможными лютыми болями.

Длинная пауза.

— Да, это всё мои права, и я их требую.

— Что ж, пожалуйста, осуществляйте эти ваши права, — сказал Мустафа Монд, пожимая плечами[193].

Джон Дикарь удаляется в безлюдную пустыню и становится отшельником. Годы жизни в индейской резервации, религия и чтение Шекспира подготовили его к тому, чтобы отвергнуть все блага современного мира. Но слухи о необычном парне возбуждают любопытство и быстро распространяются по миру. В пустыню стекаются толпы людей, чтобы посмотреть на отшельника, и вскоре он становится знаменитостью. Глубоко опечаленный непрошеным вниманием, Дикарь бежит из матрицы цивилизации — он не глотает красную таблетку, а просто вешается.

В отличие от создателей «Матрицы» и «Шоу Трумана» Хаксли сомневался в возможности бегства, потому что считал, что бежать некуда. Поскольку ваш мозг и ваша «личность» — часть матрицы, для освобождения от матрицы вы должны освободиться от себя. Эту возможность стоит рассмотреть подробнее. В двадцать первом веке отказ от узкого определения личности вполне может стать необходимым средством выживания.

Часть V

Гибкость мышления

Как жить в век неопределённости, когда старые истории потерпели крах, а новые ещё не появились?

19

Образование

Единственная константа — перемены

Человечество сталкивается с беспрецедентными революционными переменами, и все наши старые истории рассыпаются, а новая, которая должна прийти им на смену, ещё не появилась. Как подготовить самих себя и своих детей к миру столь масштабных потрясений и фундаментальных неопределённостей? Ребёнку, рождённому сегодня, в 2050 году будет чуть больше 30 лет. Если с миром ничего не случится, этот ребёнок доживёт до 2100 года и может остаться активным членом общества даже в двадцать втором веке. Чему учить ребёнка, чтобы обеспечить ему достойную жизнь в том мире, каким он будет в 2050 году или в двадцать втором веке? Какие навыки ему понадобятся, чтобы найти работу, понимать происходящее и ориентироваться в жизненном лабиринте?

К сожалению, никто не знает, как будет выглядеть мир в 2050 году, не говоря уже о 2100-м, и поэтому мы не можем ответить на эти вопросы. Конечно, люди никогда не умели точно предсказывать будущее. Но сегодня сделать это гораздо труднее, чем прежде: ведь когда технология позволит нам конструировать своё тело, мозг и сознание, мы уже ни в чём не будем уверены — в том числе в тех вещах, которые раньше казались вечными и неизменными.

Тысячу лет назад, в 1018 году, люди не могли точно предсказать будущее, однако были убеждены, что основные черты человеческого общества не изменятся. Если в 1018 году вы жили в Китае, то знали, что к 1050 году империя Сун, возможно, рухнет, с севера вторгнутся кочевники кидани, а миллионы людей погибнут от эпидемий. И всё же было очевидно, что даже в 1050 году большинство жителей будут крестьянами и ткачами, правители по-прежнему будут набирать армию и чиновничий аппарат из людей, женщины будут подчиняться мужчинам, продолжительность жизни по-прежнему будет около сорока лет, а человеческое тело останется точно таким же. Поэтому в бедных семьях родители учили детей сажать рис и ткать шёлк, а богачи учили мальчиков конфуцианской классической литературе, каллиграфии и боевым искусствам, а девочек — быть скромными и послушными домохозяйками. Никто не сомневался, что эти навыки будут востребованы в 1050 году.

Напротив, сегодня мы понятия не имеем, как в 2050 году будет выглядеть Китай или остальной мир. Мы не знаем, чем люди будут зарабатывать себе на