Путь в Беловодье - Роман Буревой
Шрифт:
Интервал:
Роман открыл багажник “тойоты”. Канистры были на месте. Роман налил в найденную пустую бутылку воды. После плена пить хотелось невыносимо.
Ну что ж, можно ехать дальше.
– До усадьбы еще далеко, – заметил Баз. – Они нас непременно перехватят. – Он неожиданно стал пессимистом.
– Попытаются, не спорю, – отозвался дядя Гриша.
– Как будем действовать? – спросил Роман. После того как они вырвались из плена, на него нахлынула странная апатия. Видимо, соприкосновение с колдовским огнем, стихией враждебной, не прошло даром.
Если Ник Веселков был связан с Сазоновым…
“Связан он, связан, это точно!” – криком прорвалось через колдовской сон.
“Не мешай!” – отмахнулся колдун от собственного сознания.
…Если связан, то кто поручится, что на пути их не ждут новые ловушки? И потом, ведь кто-то еще может знать дорогу… Сазонов мог сообщить… Если он с Ником Веселковым связался, то и с другими мог… А, плевать… Мне Надю оживить, Стена из петли Бе-ловодья выдернуть, и плевать… и… Но обидно ведь… обидно им отдавать Беловодье… Нельзя отдавать…
Сделай то, не знаю что… Сделай то, не знаю что…
Не хочу ничего больше делать!
– Скорее! – умолял Роман дядю Гришу.
– Я хулиган, но не сумасшедший, – отзывался тот. – Вон, видишь, стоит мил человек. Они завсегда здесь стоят. Чуть я нажму на газ, он жезлом полосатым своим махнет, тачку нашу тормознет и сотенку – “цоп”.
О том, что тачка наверняка уже в угоне числится, Роман напоминать не стал.
– Останови машину, – приказал колдун.
Дядя Гриша миновал пост ГАИ и притулил “тойоту” у обочины. Роман облил капот и стекла пусто-святовской водой, прошептал заклинание и вернулся в салон.
– Теперь гони, – приказал кратко.
И “тойота” помчалась, беззастенчиво обгоняя новенькие иномарки, проскальзывая в щели между гружеными “КамАЗами”. Гаишники ее не видели.
– Ну, ты и хулиган! – восхитился дядя Гриша.
В доме Марьи Гавриловны ныне располагался музей. В революцию усадьбу Гамаюновых, как все усадьбы, разграбили, но чудом не сожгли. То есть чудом в прямом смысле этого слова – заклинание от огня уберегло. Лишь пустили красного петуха, как дождь хлынул и загасил. Потом раза три или четыре пытались поджечь – и опять не сгорела. Обуглился один флигель, но и только. Война обошла усадьбу стороной – грабить там было уже нечего. В уцелевших помещениях в тридцатые годы устроили общежитие для рабочих птицефабрики. В шестидесятые решили в доме Марьи Гавриловны сделать музей, поскольку строение еще держалось, не обрушилось и кое-где даже внутренняя отделка уцелела. Несколько комнат у общежития отняли, отыскали пару кресел, диван, какие-то картинки. На том дело заглохло.
А потом, в середине девяностых, вдруг объявилась красавица в норковом манто, надменная, дерзкая, направилась прямиком в кабинет к директору, поставила на стол какие-то заграничные коробки.
Директор шаркнул ножкой, рассыпался в благодарностях и предложить гостье кофейку. Кофеек был растворимый, индийский. Гостья лишь пригубила. Директор смотрел на нее восторженно, очарованный взглядом ореховых глаз и мягким, едва приметным иностранным акцентом. А гостья вынула пачку сигарет, но курить не стала, лишь положила пачку на стол и предложила на нужды музея фантастическую сумму. Директор не поверил и переспросил. Когда цифра была названа вновь, пожилой музейщик схватился за сердце. Деньги были переведены на счет музея в течение трех недель. Первым делом иностранный дар предназначался на покупку уцелевшим птичницам квартир в ближайшем городе, на ремонт здания и на зарплату двум новым сотрудницам, которых миллионерша просила принять на работу. Да, деньги музей получил, но с ними произошло то же, что происходило почти со всеми деньгами в то время. Они утекли. Причем неизвестно куда. Все, что успел директор, это выселить одну птичницу с семьей в задрипанную квартирку. Зато у хозяина фирмы, что подрядилась ремонтировать усадьбу, неподалеку вырос двухэтажный особняк. Музей продолжал разваливаться, сам директор жил по-прежнему в домике без удобств, на работу ходил пешком за три километра и никак не мог понять, как же все несообразно получилось.
Явившись через год, красавица в норковом манто обвела гневным взором стены, оклеенные обоями семидесятых годов, одарила директора убийственным взором и объявила, что сама будет покупать и привозить все, что необходимо музею.
Эту историю рассказал по дороге в усадьбу Баз, и хотя он не называл имен, Роману и так было ясно, что роль щедрой миллионерши играла его Надя. Роман улыбнулся, представив, как эффектно должна была выглядеть его любимая в этой роли. Неясно было другое: зачем Гамаюнову понадобилась усадьба? Поскольку в сентиментальный порыв Ивана Кирилловича Роман не верил, то усадьба должна была сыграть какую-то роль в создании Беловодья. Но какую?
В излучине реки в низинных берегах сохранился клочок старинного парка с беседкой и живописно нависающими над водой плакучими ивами. Дорожку, что вела к главному зданию усадьбы, скудно присыпали песком. Здание было кирпичное, двухэтажное, штукатурку с него ободрали, а новую не нанесли, так и стояло оно ржаво-красное, похожее своей красно-кирпичностью на казарму, лишь колонны у входа сверкали поддельной белизной. Уныло смотрели прямо перед собой тусклые, давно не мытые зарешеченные окна. Казалось, там внутри кто-то есть. Не живет, но прячется.
От прочих построек остались только стены – ни крыш, ни дверей, ни рам, лишь черные провалы, наспех укрепленные гнилыми досками.
– Надо ж, как все разбомбили, хулиганы, – пробормотал дядя Гриша.
Три новые бетонные ступеньки были врезаны в старый раскрошившийся фундамент. Двери тоже совершенно новенькие, даже не подделка под старину, а просто новодел. Хотя сама ручка – бронзовая, с виньеткой, – возможно, открывала когда-то старинную дверь. Справа у входа была прибита бронзовая табличка. Для сохранности ее прикрыли решеткой. Надпись на табличке гласила: “Беловодье”.
Но здесь, за пограничной чертой, было не озеро с волшебной водой, а крошечная прихожая, темная, освещенная лампочкой под стеклянным абажуром с трещиной. Справа стоял большой письменный стол, слева – вешалка послевоенных времен. Роман припоминал, что у матери в доме висела точно такая же. От остальных комнат прихожую отделяла пыльная портьера из шерстяной ткани неопределимого цвета. Лишь дверь отворилась, легкий ветерок поднялся в комнатах, скрипнули запертые двери, колыхнулись шторы. Где-то хлопнула дверца шкафа.
– Эй! – крикнул Роман. – Посетители явились. Ему никто не ответил.
Роман откинул портьеру и очутился в просторной гостиной. Стены обиты бежевым тисненым шелком, в центре комнаты – столик с мозаичной столешницей, а вокруг – кресла с витыми ручками и изогнутыми ножками. Новенький шелк блестел в бледном свете осеннего солнца. Весело плясал огонь в огромном камине. На стенах – несколько пейзажей, писанных маслом; рамы тяжелые, резные, густо позолоченные.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!