Маленькие женщины. Хорошие жены - Луиза Мэй Олкотт

выглядеть гостеприимно, а я хочу, чтобы бедняжка хорошо провела время после всех этих хлопот, – сказала миссис Марч, выполняя сказанное. Но одного взгляда на улицу было достаточно, чтобы она отступила назад с неописуемым выражением лица, так как, совершенно затерявшись в большом экипаже, внутри сидели только Эми и ещё одна молодая леди.

– Беги, Бет, и помоги Ханне убрать со стола половину приборов. Было бы слишком нелепо выставить обед на двенадцать персон всего лишь перед одной гостьей! – воскликнула Джо, в спешке спускаясь на нижний этаж, слишком взволнованная, даже чтобы остановиться и рассмеяться над сложившейся ситуацией.

Вошла Эми, совершенно спокойная и восхитительно радушная к единственной девушке, которая сдержала своё обещание. Остальные члены семьи, будучи людьми артистичными, тоже хорошо отыграли свои роли, и мисс Элиот нашла их весьма весёлой компанией, так как никто из них не был в состоянии полностью сдержать охватившее всех веселье. Когда переделанный для одной гостьи обед, ко всеобщей радости, был съеден, состоялось посещение студии и сада, а также воодушевлённое обсуждение искусства, после чего Эми заказала двухместную коляску (а не элегантный «шерри-бум», увы) и спокойно возила подругу по окрестностям до заката, пока «вечеринка не закончилась».

Когда она вошла в дом, выглядя очень усталой, но, как всегда, невозмутимой, заметила, что все следы неудачного праздника исчезли, за исключением подозрительной морщинки в уголках рта Джо.

– Погода сегодня была чудесной – вполне подходящая для поездки, дорогая, – сказала мама тактично, словно приехали все двенадцать приглашённых гостей.

– Мисс Элиот очень милая девушка и, кажется, осталась довольна, – заметила Бет с необычайной теплотой.

– Не могла бы ты со мной поделиться своим тортом? Мне он действительно понадобится, у меня так много гостей, а сама я не сумею приготовить такой вкусный торт, как у тебя, – серьёзно сказала Мэг.

– Возьми его целиком. Я здесь единственная, кто любит сладкое, и он заплесневеет раньше, чем я успею с ним справиться, – ответила Эми, со вздохом подумав о том, какую щедрую сумму она потратила ради такого финала.

– Жаль, Лори здесь нет, он бы нам помог, – начала было Джо, когда они во второй раз за два дня приступили к поеданию мороженого и салата.

Предостерегающий взгляд матери остановил дальнейшие высказывания, и вся семья ела в героическом молчании, пока мистер Марч деликатно не заметил:

– Салат был одним из любимых блюд у древних, и Эвелин… – Тут общий взрыв хохота прервал «историю салатов», к великому удивлению учёного джентльмена.

– Сложи всё в корзинку и отправь Хюммелям. Немцы любят такую стряпню. Меня уже тошнит от одного вида всего этого, и вы не обязаны умирать от обжорства только потому, что я была такой дурой, – воскликнула Эми, вытирая слёзы.

– Я думала, что умру, когда увидела, как вы, две девочки, с грохотом катитесь в этом, как бишь его, наподобие двух маленьких зёрнышек в огромной ореховой скорлупе, а мама-то ожидала встретить целую толпу, – вздохнула Джо, изрядно устав от смеха.

– Мне очень жаль, дорогая, что ты разочарована, но мы сделали всё возможное, чтобы ты осталась довольна, – сказала миссис Марч тоном, полным материнского сочувствия.

– Я довольна. Я выполнила задуманное и не виновата, что всё пошло не так. Эта мысль меня утешает, – сказала Эми с лёгкой дрожью в голосе. – Я очень благодарна вам всем за помощь, и ещё больше буду благодарна, если вы не будете упоминать об этом хотя бы месяц.

В течение нескольких месяцев никто и не упоминал об этом случае, но слова «творческий праздник» всегда вызывали всеобщую улыбку, а подарком Лори на день рождения Эми был крошечный коралловый брелок в виде омара для цепочки её карманных часов.

Глава 4

Уроки литературы

Фортуна внезапно улыбнулась Джо и бросила на её пути счастливое пенни. Не то чтобы это было золотое пенни, но я сомневаюсь, что даже полмиллиона долларов принесли бы ей больше настоящего счастья, чем та скромная сумма, которая досталась ей литературным трудом. Каждые несколько недель она запиралась в своей комнате, надевала «костюм для бумагомарания» и «падала в водоворот», как она выражалась, когда писала свой роман, вкладывая в него всё сердце и душу, потому что не могла успокоиться, пока не допишет его. Её «костюм для бумагомарания» состоял из чёрного шерстяного передника, о который она могла вытирать перо, когда захочет, и украшенной забавным красным бантом шапочки из того же материала, под которую она убирала волосы, когда палубы были расчищены и она готова была пуститься в плавание. Эта шапочка служила маяком для любопытных глаз членов её семьи, которые в эти периоды держались от писательницы подальше, лишь изредка просовывая головы к ней в комнату, чтобы с интересом спросить: «Ну как, Джо, гений разгорелся?» Они даже не всегда решались задавать этот вопрос, лишь наблюдая за положением шапочки и делая соответствующие выводы. Если этот выразительный предмет одежды был низко надвинут на лоб, это говорило о том, что идёт процесс тяжёлой работы, в волнительные моменты он был дерзко сдвинут набок, а когда отчаяние переполняло автора, она решительно срывала шапочку и швыряла её на пол. В такие моменты незваный гость молча удалялся, и только тогда, когда красный бантик вновь задорно возвышался над челом гения, можно было осмелиться обратиться к Джо. Она ни в коем случае не считала себя гениальной, но когда её обуревал писательский порыв, она полностью и самозабвенно отдавалась ему и вела счастливую жизнь, забывая о потребностях, заботах или плохой погоде, спокойно и благополучно пребывая в своём воображаемом мире, полном друзей, почти как настоящих, которые были дороги ей не меньше, чем живые люди. Сон покидал её, еда оставалась нетронутой, день и ночь были слишком коротки, чтобы можно было успеть насладиться счастьем, которое переполняло её только в такие моменты и делало эти часы достойными того, чтобы жить, даже если они не приносили никаких иных плодов. Божественное вдохновение обычно длилось неделю или две, а затем она выходила из своего «водоворота» голодная, сонная, сердитая или угрюмая.

Она как раз приходила в себя после одного из таких приступов, когда её уговорили сопроводить мисс Крокер на лекцию, и в обмен на свою добродетель она была вознаграждена новой идеей. Это была лекция открытого курса о египетских пирамидах, и Джо весьма удивил выбор подобной темы для такой аудитории, но она согласилась допустить, что, возможно, будет побеждено какое-то великое социальное зло или какая-то великая потребность будет удовлетворена, если раскрыть славу фараонов перед публикой, занятой мыслями о ценах на уголь и муку и посвящавшей свои жизни попыткам решить более сложные вопросы, чем загадка Сфинкса.

Они пришли на лекцию раньше времени, и, пока мисс Крокер вязала пятку чулка, Джо развлекалась, разглядывая лица людей, сидевших с ними на одной скамье. Слева от неё расположились две матроны с массивными лбами и соответствующими шляпками, обсуждавшие права женщин и плетение кружев. Чуть дальше сидела пара скромных влюблённых, бесхитростно державшихся за руки; мрачная старая дева, поедавшая мятные леденцы из бумажного пакетика, и пожилой джентльмен, решивший вздремнуть перед лекцией под жёлтым носовым платком. Единственным соседом справа от неё был парень прилежного вида, поглощённый чтением газеты.

Это была иллюстрированная газета, и Джо рассматривала ближайшую к ней иллюстрацию, от нечего делать задаваясь вопросом, какое случайное стечение обстоятельств могло свести вместе ради мелодраматической картинки индейца в полном боевом облачении, падающего в пропасть с волком, вцепившимся ему в горло, двух разъярённых молодых джентльменов с неестественно маленькими ногами и выпученными глазами, которые кололи друг друга ножами, и женщину с растрёпанными волосами и широко раскрытым ртом, спасающуюся бегством на заднем плане изображения. Прервав чтение, чтобы перевернуть страницу, парень заметил, что Джо смотрит на него, и с мальчишеским добродушием предложил половину своей газеты, спросив прямо:

– Хотите почитать? Сюжет отличный!

Джо с улыбкой приняла предложение, потому что так и не переросла своей симпатии к молодым парням, и вскоре оказалась вовлечённой в традиционный лабиринт любви, тайн и убийств, поскольку история принадлежала к тому роду развлекательной литературы, в которой разыгрываются страсти, и когда у автора не хватает изобретательности, грандиозная катастрофа очищает