Закон и жена - Уилки Коллинз

Мне стало жаль его. И это сожаление не имело ничего общего с целью, приведшей меня в его дом. Оно нисколько не соответствовало подозрению, которое мистер Плеймор посеял в уме моем в связи со смертью первой жены Юстаса. Я знала, что Декстер жесток, коварен, но мне теперь было жаль его! Ведь во всех людях есть дурные свойства. Развитие или отмирание их зависит порой от случая. И мне в эту минуту было жаль Мизеримуса Декстера, и он это заметил.

— Благодарю вас, — сказал он вдруг. — Вы видите, что я болен, и вам жаль меня, дорогая и добрая Валерия!

— Эту леди, сударь, зовут мистрис Юстас Маколан, — прервал Бенджамин строгим тоном. — Обращаясь к ней, не забывайте, что так должны называть ее.

Это замечание Бенджамина оказалось также незамеченным, как и первое. По-видимому, Декстер совершенно забыл о присутствии в комнате третьего лица.

— Вы оживили меня своим посещением, — продолжал он. — Доставьте мне наслаждение послушать ваш прелестный голос. Поговорите со мною о себе, расскажите, что вы делали по отъезде из Англии.

Так как необходимо было начать с ним разговор, то я рассказала ему о том, что делала за границей.

— Так вы все еще любите Юстаса? — спросил он с горечью.

— Люблю еще более прежнего.

Он закрыл лицо руками и, помолчав с минуту, продолжал глухим голосом:

— Вы оставили Юстаса в Испании и вернулись в Англию. Для чего это?

— Для того же, для чего я явилась к вам и просила вашей помощи.

Он отнял руки от лица и посмотрел на меня. Я увидела в глазах его не только удивление, но и тревогу.

— Возможно ли? — воскликнул он. — Вы все еще не отказались от своего намерения? Все еще хотите раскрыть гленинчскую тайну?

— Я твердо решилась на это, мистер Декстер, и все еще надеюсь, что вы мне поможете.

Прежнее недоверие омрачило лицо его при этих словах.

— Чем могу я вам помочь? — спросил он. — Разве я могу изменить факты?

Он замолчал, и вдруг лицо его словно озарилось новой мыслью.

— Я старался помочь вам, — начал он. — Я говорил вам, что поездка мистрис Бьюли в Эдинбург была только уловкой, что яд могла всыпать горничная. Размышление, может быть, убедило вас в справедливости моих слов? Не так ли?

Это упоминание о мистрис Бьюли дало мне возможность направить разговор на желаемую тему.

— Нет, ваша версия мне кажется необоснованной, — отвечала я. — Я не вижу здесь побудительных причин. Разве могла горничная быть врагом мистрис Юстас?

— Ни у кого не могло быть причин быть врагом мистрис Юстас! — ответил он громко и с жаром. — Она была олицетворением доброты и никогда никому не сделала зла ни словом, ни делом. Она была святая. Чтите ее память и оставьте мученицу мирно покоиться в могиле!

Он снова закрыл лицо руками и задрожал от волнения.

Вдруг Ариель поднялась со своего места и приблизилась ко мне.

— У меня десять ногтей, — прошептала она, показывая свои руки. — Если вы еще раз рассердите моего господина, я вцеплюсь вам в горло.

Бенджамин вскочил, он видел движение Ариели, но не расслышал ее слов. Я сделала ему знак остаться на месте. Ариель вернулась к своей скамейке и уставилась на своего господина.

— Не плачьте, — сказала она ему, — вот веревки, помучайте меня. Заставьте меня кричать от боли.

Декстер не отвечал и не шевелился.

Ариель употребила все усилия, чтобы привлечь к себе его внимание. Вдруг она радостно захлопала руками, у нее промелькнула какая-то идея.

— Господин! — обратилась она к Декстеру. — Вы так давно не рассказывали историй. Поставьте в тупик мою голову, заставьте дрожать от страха. Расскажите хорошую длинную историю, полную крови и преступлений.

Случайная ее просьба не заставит ли разыграться его свирепые фантазии? Я знала, что он очень высокого мнения о своем искусстве рассказывать драматические истории. Я знала, что одним из его любимых занятий было приводить в тупик Ариель, рассказывая ей истории, которых она не понимала. Ударится ли он теперь в область дикого романа или вспомнит, что моя настойчивость грозит ему исследованием гленинчской трагедии? Не применит ли он новой хитрости, чтобы сбить меня с толку? Я ожидала последнего, но, к величайшему моему удивлению и беспокойству, ожидания мои не оправдались. Ариели удалось отвлечь его мысли от предмета, на котором они были сосредоточены. Он открыл лицо, на котором появилась самодовольная улыбка. Ариель затронула его самолюбие. Мною овладел страх при мысли, не слишком ли поздно я приехала, мороз пробежал по моему телу.

Декстер заговорил, но обращаясь к Ариели, а не ко мне.

— Бедное создание! — сказал он, весело потрепав ее по голове. — Ты ведь ни слова не понимаешь из моих историй. Однако я умею заставить дрожать твое большое, неуклюжее тело и заинтересовать твой неподвижный, тупой ум. Бедное создание!

Он весело откинулся в кресле и взглянул на меня. Неужели мое лицо не напомнит ему того, что минуту назад произошло между нами? Нет! Он смотрел на меня с той же самодовольной улыбкой, с какой смотрел перед этим на Ариель.

— Я очень искусен в драматических рассказах, мистрис Валерия, — сказал он. — И это несчастное создание тому убедительное доказательство. Она может служить предметом психологических исследований, когда я рассказываю ей свои истории. Забавно видеть, как это бессмысленное существо делает отчаянные усилия, чтобы понять меня. Мы поставим сейчас опыт. Я совсем сходил с ума во время вашего отсутствия и уже несколько недель не рассказывал ей историй. Я сейчас расскажу одну из них. Не подумайте, что это составит для меня труд, мое воображение неисчерпаемо. Хотя вы по природе очень серьезны, я уверен, что это вас позабавит. У меня характер тоже серьезный, но я всегда смеюсь, глядя на нее.

Ариель захлопала своими громадными руками.

— Он всегда смеется, глядя на меня, — сказала она с гордостью, взглянув на меня.

Я решительно не знала, как мне поступить. Вспышка, вызванная упоминанием о мистрис Юстас, заставляла меня быть осторожной и выжидать случая для возобновления этого разговора. С чего надо было начать разговор, чтобы мало-помалу заставить его проговориться и открыть тайну, тщательно им скрываемую? При таком неопределенном положении что оставалось делать? Дать ему рассказать сказку значило попусту терять драгоценное время. Несмотря на десять ногтей Ариели, я решила помешать Декстеру рассказывать и воспользоваться первым удобным случаем для своих целей.

— Итак, мистрис Валерия, — начал он громко и с гордым видом, — слушайте. Теперь, Ариель, шевели своими мозгами. Я буду импровизировать поэму и роман. Начнем, как обыкновенно начинаются сказки. Жили да были…

Я ждала только случая, чтобы прервать его, как он вдруг сам остановился, как-то растерянно осмотрелся, провел рукой по лбу и слегка засмеялся.