Архив еврейской истории. Том 13 - Коллектив авторов -- История

сов<етской> музыки». По техническим причинам она перенесена на будущее воскресенье. Хоть материалов у меня не так много, но все же я ее написал (лекцию).

Журн<ал> «Сов<етская> музыка» я не видел и за 54 г<од>. Купите последний из тех [номеров], что есть в продаже. Следите, чтобы не покупали дубликатов, как это бывало с нотами.

Целую вас, дорогие мои, крепк<о>, крепко. Ваш Моисей.

До нас дошли слухи, что дядя Эля умер[779]. Правда ли это?

1 января 1955 года[780]

Эллочка, родненькая! Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе доброго здоровья и хорошего поведения. Спасибо за письмо и подарок ко дню рождения. Как ты живешь? Понравилась ли тебе Москва — ведь ты там была почти целый месяц? Как тебе понравилось метро, лестница-кудесница?

Ходишь ли ты в детский сад? Как ты живешь с бабушкой и с Леночкой?

Я хотел бы, чтобы ты была хорошая, спокойная и выдержанная девочка. Хочется [тебе] рассердиться на кого-либо, хочется тебе сказать грубость, а ты удержись, не сердись, не груби. Каждый раз вспомни, что дедушке это не нравится.

Расцелуй за меня папу, маму, бабушку и Леночку.

А я тебя целую много, много раз.

Дедушка.

7-го января 1955 г.

Саррунька дорогая!

В последнем письме от 2-го янв<аря> я писал вам об актировке инвалидов, которую мы ждем[781]. Актировка — это постановление медиц<инской> комиссии об устойчивой инвалидности и неизлечимости его болезней в наших условиях. На основании этого акта местный суд досрочно освобождает заключенных.

Я оказался в числе первой партии отправленных в больницу на медосмотр, и уже сегодня третий день как нахожусь на новом месте. Среди знакомых, которых я тут встретил, оказался и мой давнишний приятель Кивович[782]. Я его вчера угостил обедом (мясо и яблоки). Яблоки оказались очень пикантным блюдом, все же мы решили, что лучше посылать вместо этого сухофрукты. Он просит меня поблагодарить тебя от его имени за столь вкусное угощение. Он не хотел оказаться в долгу и тут же выложил прекрасный торт, дело рук его жены. Оказывается, что и она чудесно печет. Здесь в больнице я пробуду около месяца. Когда меня сактируют, я должен указать адрес моих родных, которые могут взять меня на иждивение. Я укажу Ирочку, она ведь работает? Вчера я хотел телеграфно сообщить вам о своем переезде и предупредить, чтобы вы посылки не посылали. Это мне не удалось сделать. В феврале не посылайте посылки, пока я не укажу вам новый адрес. Посылки, блуждающие с места на место, могут быть доставлены очень поздно. Посылка Рувима[783] в сент<ябре> прошлого года до сих пор где-то его разыскивает. То же относится и к бандеролям. Письма пишите чаще — они будут нам доставлены.

В последнем письме я много и подробно рассказал о себе. Того же числа я послал отдельное письмо Эллочке. Получила ли она его?

Я здоров и, как обычно, чувствую себя удовлетворительно. Поездка была очень легкая (12 клм. на машине). Одет я тепло, и в тот день был небольшой сравнит<ельно> мороз.

Как вы живете? Как здоровье всех вас? Как вы провели каникулы? Леночка, конечно, не узнала своих родителей. Только успела привыкнуть к ним, и они должны были опять уехать. Как это больно.

Я уже спрашивал в письме, как Вадик готовится к канд<идатским> экзаменам. Выбрал ли он тему для диссертации? Как Эдочкины дела?

Вы писали мне, что она показала свои переводы видному писателю. Кому именно?[784] Саррунька, старайся всеми силами поддержать в них хороший рабочий тон. Никаких поблажек себе они не должны давать. Углубленная работа, работа с любовью и со всем пылом душевным — это самое благородное заполнение жизни.

Кончаю. Еще раз напоминаю, чтобы февральскую посылку выслали только по получении [соответствующего] адреса, т. е. когда я приеду на новое место после больницы.

В посылке не посылать: ни молока сгущ<еного>, ни консервов, ни кофе (в больнице не имею возможности использовать присланное кофе, и оно останется. Запасов мне никаких не нужно). Посылайте: клг. масла, сахар, мяса, немного сыру (с ½ клг.), гр<аммов> 300 театр<альных> конф<ет>[785] и немного печенья малосладкого (в последней посылке очень удачное). Сухофруктов с 1½ клг. Если не удастся сварить — я их и сырыми съем.

Крепко целую всех вас, родные мои.

Пишите часто. Ваш Моисей.

26 января 1955 г.

Дорогие мои! Вчера 25-го января постоянная выездная сессия Иркутского областного суда начала у нас работу. Мое дело вчера же было рассмотрено, и постановлением суда я освобожден. Это называется условное досрочное освобождение. Списки освобожденных посылаются в Москву, и там решают, кому можно ехать домой, а кому здесь (т. е. в Иркутской обл<асти>, или Красноярском крае) оставаться. Эта процедура длится месяца два. Хочу надеяться, что мне будет разрешено вернуться домой. Если же — паче чаяния — этого не будет, то я не успокоюсь — как и вы — до тех пор, пока такое разрешение не получу.

Как бы то ни было, мы и впредь должны добиваться полной [моей] реабилитации. Я никакого антисоветского проступка не совершил и без вины пребываю в заключении в течение 4½ лет[786].

Сегодня суд продолжает работу. Кивович пошел с утра.

Позавчера получил, наконец, ваших два письма (№ 6 и 8; 7-го пока нет). Мне жалко, если ты, Сарунька, ездила в Москву в январе. Уж лучше было бы ехать после того, что я судом освобожден. Это все же еще один новый мотив, который ген<еральный> прокурор может принять во внимание.

Мы не знаем, сколько мы здесь пробудем и куда нас повезут в ожидании ответа из Москвы. Помните, что я просил посылок не посылать, пока я не попрошу об этом. Возможно ведь, что посылка больше не понадобится, а лучше будет выслать наличными рубл<ей> 150. Об этом я напишу, как только выяснится наше положение. Без моих указаний ничего не делать. Ни книг, ни бандеролей мне пока не посылать.

В полной мере это относится и к Соне[787]. Кстати, она может иметь представление о том, что Кивович уже умирает — судя по тому списку болезней своих, которые он ей представил. Это не так. Мы старики, болезней у нас достаточно было уже и до лагеря, здесь мы, конечно, стали старше, следов<ательно>, многое усугубилось, но «умирать нам еще рано»[788]. Мы еще «проскрипим», и хочу надеяться, что недалек тот час, когда их квартира вновь огласится былыми «кличами»: «Соня, подай ложку! и