Легион Видесса - Гарри Тертлдав

Но не здесь и не сейчас. Несчастные животные, лежавшие там, где застигла их смерть, были зрелищем даже более горестным, чем павшие на поле боя воины. У животных нет выбора. Они не имеют ни одного шанса уйти от злой судьбы. А судьба их оказалась жестокой, невероятно жестокой. Трупы изрезаны, в большие раны втерта грязь, чтобы испортить мясо. Шкуры облиты каким-то вонючим маслом, чтобы и их нельзя было использовать. Клан Таргитая не сумел бы найти применения заколотым животным даже в том случае, если бы обнаружил их через час после бойни.

Сын вождя, Батбайян, переходил от туши к туше, качая головой и дергая себя за бородку. Он безуспешно пытался осознать увиденное. Наконец он беспомощно повернулся к отцу.

— Должно быть, они сошли с ума или заболели бешенством, как собаки! — вырвалось у него.

Вождь ответил печально:

— Хотел бы я, чтобы ты был прав, сынок. Это работа Варатеша. Он хочет запугать меня. Чтобы я пожалел, что мы взяли к себе чужеземца.

Он мотнул головой в сторону Виридовикса. Этот жест был общим у отца и сына.

Холодная жестокость, которую увидел здесь кельт, вызвала у него иное воспоминание: тело убитого часового у стен Видесса во время осады столицы. Тогда легионеры вместе с Туризином Гавром пытались выбить из города узурпаторов Сфранцезов. Изуродованное тело Дукицеза, кроме прочих увечий, несло на себе еще одну примету. Имя, вырезанное на лбу ножом: “Ршава”. Потребовалась простая перестановка букв, чтобы прочитать имя убийцы…

— Авшар. Это дело рук Авшара, — сказал кельт. — Я пытался рассказать тебе о нем раньше, но ты не слушал меня. Свидетели боги, не могу винить тебя за это! Ты еще не встречался с ним. Выслушай меня теперь!

Путая хаморские и видессианские слова, кельт поведал Таргитаю обо всем, что знал: о Дукицезе, о поединке князя-колдуна со Скавром в первые дни жизни римлян в столице, о битве под Марагхой, о том, что случилось после битвы, о голове Маврикия, о Тронной Палате и колдовстве Авшара, сделавшем бандитов неуязвимыми для стали…

Грязь и жестокость последнего поступка потрясли кочевников.

— Он сотворил чары, изувечив и убив женщину? — переспросил Таргитай, как бы сомневаясь в том, что понял правильно. Казалось, вождь не верит своим ушам.

— И ее нерожденное дитя, вырванное из чрева матери, — подтвердил кельт.

Кочевник содрогнулся. Резня скота вызвала у него холодную ненависть. Но теперь он понял, что столкнулся со злодеянием, хуже которого помыслить было невозможно.

Батбайян закричал:

— Так избавимся же от него! Спалим его в шатре, а заодно и всех его прихвостней!

Глядя на павшее стадо и думая о словах Виридовикса, которые все еще звучали в ушах, хаморы согласно зашумели:

— Смерть ублюдку!

Наконец Таргитай тоже сказал “да”, но очень тихо. Там, где его люди видели только ужас, он увидел могущество.

— Да, — сказал вождь и добавил: — Если сумеем. — Он мрачно поглядел на Виридовикса. — Вижу, настало время поднимать кланы на Варатеша и этого твоего Авшара.

— Давно пора, — тут же согласился Виридовикс.

Батбайян яростно кивнул.

* * *

Но, несмотря на громовые обещания Таргитая выступить в поход против бандитского вожака, неделя проходила за неделей, а никаких изменений не происходило.

— Ты — из Видесса, чужеземец, там каган… э-э… император, он говорит людям: “Делайте так” — и они делают так. Иначе — теряют голову. В степях все не так. Хорошо. Я пойду к Ариапиту из клана Реки Огл, я пойду к Анакару из клана Пятнистых Котов, я пойду к Кробузу из клана Прыгающих Козлов. Я скажу им: надо подстричь шерсть у Варатеша. Сделаем вместе! Они спросят сразу: “Кто поведет людей? ” Я скажу: “Я поведу людей”. Они скажут: “Вот Таргитай, он хочет бросить волчью шкуру своего клана до Королевского Клана! ” Никто не станет со мной разговаривать больше.

— До Королевского Клана? — переспросил кельт.

— А, не знаешь… Иногда один клан становится сильнее всех. Правит всей степью — иногда долго, иногда целую человеческую жизнь. Потом другие кланы сбрасывают иго его власти. — В глазах Таргитая затеплился жадный огонь. — Каждый каган мечтает основать Королевский Клан. Страшно, если сосед опередит тебя. Все следят друг за другом, чтобы никто не стал слишком сильным.

— Вот оно что…

Виридовикс ступил на знакомую почву. В Галлии, до прихода римлян, племена постоянно враждовали из-за главенства, вступая в схватки и плетя заговоры друг против друга. Клан эдуи прочно удерживал главенствующее положение в Галин, пока племена секванов и юбов с Рейна не объединились…

Глаза кельта засияли зеленым огнем, он хлопнул в ладоши и громко вскрикнул от радости.

От неожиданности Таргитай резко повернулся к нему, хватаясь за меч.

— Ну а если ты скажешь этому старому Карабузу и его Пятнистым Хомякам, что Варатеш хочет основать Королевский Клан? Посадить над степью своих бандитов? Ведь это, кстати, правда. Карабуз скорее из кожи вывернется, чем допустит такое!

Кельт почти слышал, как мысли лихорадочно затопотали в голове у вождя. Наконец Таргитай взглянул на своего сына. Батбайян уставился на Виридовикса со смешанным выражением изумления и восхищения. Этого юношу еще можно удивить вещами, до которых он сам бы никогда не додумался.

— Хм, — сказал наконец Таргитай.

Кельт понял, что победил.

— Поведи людей, отец, — воскликнул Батбайян, — и ты сам станешь великим королевским каганом!

— Я? Чепуха! — ворчливо ответил Таргитай. Но Виридовикс видел, как эта мысль уже мелькнула в глазах вождя — прежде чем сын выразил ее словами. Кельт только усмехнулся.

* * *

Подцепив ножом последний кусочек тушеной зайчатины, Дизабул громко зачавкал — в степи это считалось признаком хорошего тона. На коленях у него лежала миска из проваренной кожи. После такой обработки кожа становилась жесткой, как камень.

Младший сын кагана привстал. Слуга снял деревянными щипцами кусочки жарившегося над огнем мяса и наполнил миску доверху. Со словами благодарности Дизабул снова уселся. Повернувшись к Боргазу, он прошептал что-то и нежно погладил ножны изящного кинжала, который вручил ему на приеме у Аргуса посол Йезда. Сияющая улыбка осветила лицо Дизабула.

Прихлебывая кумыс из золотого кубка, Горгид втайне восхищался юношей. Этот баловень неожиданно разбудил в его душе сладкую боль. По обычаю, Аргун дал видессианскому посольству несколько девушек. Хотя Горгид знал, что ради необходимости мог справиться с этим делом, женщины не доставляли ему удовольствия. Он вспомнил Квинта Глабрио, его тонкое, нервное лицо, и снова заныла незаживающая рана. Младший центурион, пошучивая и в то же время не скрывая неприязни, бывало, вспоминал время, проведенное с видессианской девушкой. “Дамарис заслуживала, мне кажется, чего-то иного, — сказал он однажды и добавил с сухим смешком: — Безусловно, она тоже так считала”. Совместная жизнь Глабрио с Дамарис треснула, и довольно шумно, под грохот бьющейся посуды.