Русская жизнь-цитаты 7-14.03.2024 - Русская жизнь-цитаты

такое «жить» в его понимании, мы все видели. Поэтому и границы открыты, и на выход страна работает гораздо лучше, чем на вход. «Пожалуйста, отъебитесь», — говорит дедушка. Свалите в свои Грузии, Армении и Европы и сидите там хоть до посинения. Не можете свалить? Тогда сидите тут и не высовывайтесь. Я даж не трону, если тихо посидите. Пейте свое вонючее просеко, если деньги есть, или самогон, если нет. Берите кредиты, играйте в стрелялки свои тупые, только от меня отъебитесь. Путин очень хочет, чтобы вы не пришли на выборы. Чтобы вы махнули рукой и сказали « да нахуя, а?». Чтобы у вас было чувство отвращения и обреченности. Чтобы вам казалось, что приличный человек вообще близко к этому ко всему не подойдет. Что даже разговаривать «на такие темы» это неприлично. Когда самые тупые из нас всë никак не хотели понимать, что надо отъебаться, нас начали аккуратно закатывать в асфальт. Вернуться домой теперь у многих и правда не получится. А «вякать» у тех, кто остался внутри, нет никакого желания по совершенно разумным причинам. Но запретить прийти на выборы невозможно. Кажется, сейчас вообще нет такого режима, в котором не проводились бы хотя бы шутовские, хотя бы постановочно-пародийные, но выборы. И тот, кто превратил жизнь миллионов людей в ад и отправил на тот свет десятки, а, возможно, уже и сотни тысяч – вот он очень не хочет, чтобы мы туда пришли. И испортили праздник. А это значит, что я там буду. Да, в 12 в воскресенье. И проголосую за того, кто не Путин. Хоть он и неприятен мне и вообще его не должно быть в бюллетене. Но я знаю, что Путин очень не хочет, чтобы я пришла. И еще меньше хочет, чтобы я за кого-то голосовала. Значит, именно это я и сделаю. Всем спасибо.

  Давайте, чтобы два раза не вставать, сразу... - Тамара, какого хрена? | Facebook

March 14, 2024 04:06

… По Берлину он ездит на мотоцикле. В черном... - Sergey Nikolaevich | Facebook

у Максима Суханова премьера – спектакль «Кремулятор» по роману белорусского писателя Саши Филиппенко в постановке Максима Диденко. В рекордные сроки продюсеру Светлане Доле удалось собрать команду российских суперпрофессионалов и выпустить сложный постановочный спектакль. О нем говорят, его ждут в других городах мира. При этом он идет на русском языке. По сути это и есть модель нового русского театра в изгнании, где практически все участники – от исполнителей главных ролей до технических сотрудников – покинули РФ сразу после начала военного вторжения в Украину в феврале 2022 года. Весь спектакль держится на черно-белых крупных планах Максима Суханова, которые проецируются на экран. Лицо без грима. Никаких актерских приспособлений. Никакой аффектированной театральности. Док-драма, как она есть. И только одно желание у его героя Петра Нестеренко, директора первого советского крематория на Новом Донском кладбище, - не оправдаться, но объясниться. Рассказать все как было на самом деле, как есть. И все эти имена с отчествами, которые он зачем-то помнил наизусть, и пули, которые он осторожно извлекал из праха, словно это были драгоценные улики, которые он должен был сохранить для Истории. Огонь все поглотит, все обратит в пепел и прах, а пули останутся. Но главное – это доверительная, обезоруживающая интонация предельной, последней искренности. На самом деле свидетельские показания – это особый жанр. Ведь в какой-то момент они должны стать Театром. И тут необходима сухановская мощь, его способность гипнотизировать одним взглядом, и эти его свинцовые паузы, когда вдруг становится невозможно дышать, осознавая, каким адом была вся его прошлая жизнь. - В каждой роли я пытаюсь искать какую-то полярность, - рассказывает Максим Суханов, - показывать другую сторону любого, даже самого страшного человека, каким бы он ни был. Одиночество моего героя, его желание кого-то любить, его стремление быть откровенным. Хотя в той ситуации, в которой он прожил большую часть своей жизни, откровенным быть нельзя. За всю свою сумасшедшую жизнь с войнами, революциями, эмиграцией и изнурительной работой в две смены на фабрике смерти, у Нестеренко не было возможности с кем-либо просто поговорить. Следователь, по сути, единственный человек, который им реально интересуется, кто расспрашивает про его жизнь. Отсюда и готовность моего героя ничего не таить, не лукавить. Это же до какого дна отчаяния надо дойти, если у тебя остается только одна возможность быть откровенным – на допросе в застенке! Думаю, что когда Нестеренко рассказывает следователю о ритуальных похоронах в Индии, или про Павла Флоренского, то между ними возникает ток взаимного притяжения. «Кремулятор» - спектакль про смерть. О том, какие она принимает обличия, кого выбирает себе в подручные и слуги, как режиссирует соответствующие ритуалы. Так совпало, что жизнь сама не замедлила подбросить сюжеты, перед которыми померкли самые страшные и смелые театральные фантазии. Не успел Максим Суханов отыграть премьеру в Берлине, как пришло известие из России, что в исправительной колонии особого режима «Полярный волк» в поселке Харп скончался Алексей Навальный. Оппозиционному лидеру было 47 лет. А дальше почти девять дней заняли переговоры с властями о том, чтобы отдать его тело матери. Были и шантаж, и уговоры, и угрозы.. Все это происходило в режиме онлайн, заставляя вспомнить трагедии Софокла и Ануя, где, как известно, основное действие разворачивается вокруг непогребенного тела, когда оспаривается само право исполнить долг перед умершим. - Когда произносишь слово «трагедия», все равно в нем слышится что-то человеческое. Достаточно вспомнить диалог Антигоны и Креона у Ануя. А то, что недавно происходило наших глазах в морге Салехарда, это какой-то ад, что-то, чему у меня названия нет. И ни у кого нет. Как это возможно - не отдавать мертвое тело сына его матери? Сказали, закопаем тут, за Полярным кругом, если не выполните наши условия… Хотя мне кажется, любая власть в этой ситуации только бы выиграла в моральном плане, если бы сделала все, как хотела мать. Что это, как не бесовщина? Другого объяснения у меня нет. Известно, что, когда судили нацистского преступника Адольфа Эйхмана, он на все обвинения, отвечал одной фразой: «Это был приказ». Приказы вышестоящих начальников не обсуждаются. Наверное, когда-нибудь мы