Игра по правилам - Дик Фрэнсис

Сняв резинку, я положил раскрытый бумажник на стол. В нем одиноко лежала визитная карточка с именем Просперо Дженкса и названиями магазинов с одной стороны и единственным словом «простите» — с другой.

— Откуда он взял бумажник мистера Фрэнклина? — произнесла Аннет, недоуменно разглядывая карточку.

— Он его нашел, — ответил я.

— Много же времени ему понадобилось, чтобы вернуть его, — язвительно заметила Джун.

— Гм...

В бумажнике была одна из чековых книжек «Саксони Фрэнклин», четыре кредитные карточки, несколько визиток и маленькая пачка банкнот, которая, как я полагал, уменьшилась в количестве, с тех пор как Гревил расстался с ним.

Потом Аннет и Джун отправились докладывать остальным сотрудникам об их настоящем и будущем, а я, оставшись в одиночестве, вскрыл конверт.

Просс прислал мне письмо и заверенный банковский чек на получение наличных денег.

Недоуменно просмотрев написанные на чеке цифры, я вновь перечитал их уже очень внимательно и только затем принялся за письмо.

Там было написано:

"Дерек!

Я пишу Вам в расчете на достижение договоренности о «согласованном признании вины», о котором Вы как-то упоминали во время нашего с Вамиразговора. Чек выписан на условленную нами с Гревилом сумму за двенадцать слезок и восемь звездочек. Я знаю, что деньги Вам нужны, мне же, в свою очередь, нужны эти камни.

У Вас больше не будет неприятностей от Джейсона. Я даю ему работу в одной из своих мастерских.

Грев ни за что не простил бы мне удар кирпичом, но за бумажник, думаю, долго бы зла не держал. Вы же смотрите на это совершенно по-другому, хотя во многом похожи на него. Мне очень жаль, что его больше нет.

Просс".

«Какая чертовщина», — подумал я. Деньги мне, естественно, были нужны, однако, если я их принимал, подразумевалось, что я тем самым отказывался предпринимать против него какие-либо действия. И в то же время я не знал, какие действия мог предпринять, как бы я того ни хотел. Помимо того, что я едва ли располагал доказательствами, ему было обещано «бездействие» в обмен на информацию, однако это было до того, как раскрылась правда о бумажнике. «Он сообразил, — думал я, — что именно предательство и нападения вызовут наибольшее негодование как у Гревила, так и у меня».

Хотел бы Гревил, чтобы я если не простил, то по крайней мере отказался от мести? Хотел бы он, чтобы я подтвердил его прощение, или предпочел бы, чтобы я гневно разорвал этот чек...

Среди чехарды этих мыслей я услышал телефонный звонок и взял трубку.

— Говорит Эллиот Трелони, — раздался знакомый голос.

— Добрый день.

Он поинтересовался, как дела, и я ответил, что жизнь постоянно подкидывает какие-нибудь дилеммы.

— Иначе не бывает, — с усмешкой отозвался он.

— Вы не могли бы дать мне совет, — неожиданно спросил я, — как судья?

— Конечно, если это в моих силах.

— Тогда послушайте, что я вам сейчас расскажу, а потом скажите свое мнение.

— Давайте.

— Кто-то огрел меня кирпичом по голове... — Эллиот было засокрушался на мой счет, но я продолжал:

— Сейчас я знаю кто, но тогда не знал и не видел его лица, потому что он был в маске. Он хотел украсть у меня одну вещь, однако, перерыв весь дом, так и не нашел ее. Несмотря на то что он меня оглушил, ограбить меня ему так и не удалось. Позже я догадался, кто это был, и рискнул уличить другого человека в том, что именно он и подослал ко мне грабителя. В разговоре со мной тот человек не отрицал этого, но сказал, что никому больше не сознается. Так... что же мне делать?

Вздохнув, он помолчал в раздумье.

— А что вы хотите делать?

— Не знаю. Поэтому-то мне и понадобился ваш совет.

— А вы тогда заявляли в полицию?

— Да.

— У вас были какие-нибудь серьезные последствия травмы?

— Нет.

— Вы обращались к врачу?

— Нет.

Он еще немного подумал.

— Вам будет непросто добиться того, чтобы его признали виновным, даже если ему будет предъявлено обвинение в нанесении телесных повреждений. Вы не можете подтвердить личность преступника, поскольку тогда не видели его. Что же касается вашего разговора с тем, другим человеком, то обвинение в преступном сговоре доказывается с большим трудом. Поскольку вы не обращались к врачу, ваше положение довольно шаткое. И, как бы мне ни было тяжело это признать, я бы посоветовал вам не обращаться в суд.

— Благодарю, — со вздохом произнес я.

— Простите, что не могу вам сказать ничего более определенного.

— Да нет, все в порядке. Вы лишь подтвердили мои опасения.

— Ну что ж... Я позвонил вам, чтобы поблагодарить за записи о Ваккаро. Состоялось заседание комиссии, и мы отказали ему, а теперь выясняется, что нам не стоило и беспокоиться, потому что в субботу вечером его арестовали за попытку контрабанды запрещенных веществ. Он находится под стражей, и американцы просят передать его властям Флориды, где он обвиняется в убийствах и где его, возможно, ожидает смертная казнь. А мы чуть не дали ему лицензию! Смешная у нас жизнь.

— Сплошное веселье.

— Так как насчет встретиться в «Рук-энд-Касл» и что-нибудь выпить? — напомнил он. — Может, как-нибудь на следующей недельке?

— Идет.

— Вот и отлично, — сказал он. — Я позвоню. Кладя трубку, я подумал, что, раз Ваккаро был в субботу вечером арестован и содержался под стражей, он вряд ли мог стрелять в Симза из машины в Беркшире днем в воскресенье. Правда, у меня никогда и не было серьезных подозрений на этот счет. Случайность. Случайное совпадение, вот что было.

Просс тоже не мог стрелять в Симза. Он не пытался убить меня. Его питерпеновское личико, на котором можно было прочесть так много эмоций, выражало полное недоумение, когда я спросил, что он делал в воскресенье днем.

«Убийство Симза, — заключил я, — было жестокой случайностью, такой же, как и убийства в Хангерфорде. Оно было бессмысленным, отвратительным, жутким, безумным и необъяснимым».

Я вновь взял огромных размеров чек и посмотрел на него. Он бы решил все первоочередные задачи: проценты по займу, огранка бриллиантов и более пятой части основного долга. Если я его не возьму, мы, разумеется, потом продадим бриллианты кому-то еще, однако они были огранены специально для «фантазий» Просперо Дженкса и могут не очень-то подойти для колье и перстней.

Пойти на компромисс? Поверить, что раскаяние было хоть наполовину искренним? Или он опять пытается сделать из меня дурака?