Лунный парк - Брет Истон Эллис

Но как мог я, а уж тем более дети, объяснить им, что с нами произошло?

Мы столкнулись с чем-то, настолько выходящим за рамки их представлений о действительности, что не имело смысла даже пытаться.

Я смутно осознал, что никаких показаний не будет.

Пока что я не до конца раскусил Терби. Я знал только, что сам принес его в дом – и что он хотел, чтоб я это сделал, – но источник того, что появилось в мерцающем коридоре, я должен был сохранить в секрете.

По этому вопросу мы с домом вступили в тайный сговор.

Я позвонил Марте. Тщательно подбирая слова, я объяснил, что в дом ворвалось «нечто», уверил ее, что все живы и здоровы, что я уже позвонил в полицию и что спать мы будем в отеле «Времена года» в центре города и не могла бы она заказать нам номер. Я произнес это самым спокойным голосом, на который был способен, и выдал все быстро, одним предложением, упомянув вторжение лишь вначале, чтоб ей запомнилась только просьба разобраться с гостиницей. Однако Марта была профессионалом и проснулась с первым звонком телефона, она сказала, что приедет через пятнадцать минут, и повесила трубку, прежде чем я успел что-либо возразить.

Сара все еще сидела у меня на руках, Робби сидел на лужайке, когда двое полицейских – ребята лет под тридцать – подошли к нам и представились как офицер О'Нан и офицер Бойл.

Они заметили мою расквашенную губу и наливающийся синяк на скуле и спросили, не нужна ли мне медицинская помощь.

Я сказал, что обойдется, что это я просто упал в комнате сына, и указал на Робби, который неуверенно кивнул в подтверждение.

Вопрос «А миссис Деннис дома?» я воспринял в штыки и объяснил, что нет, моя жена на съемках в Торонто и что в доме только я и дети.

Пока я объяснял О'Нану и Бойлу, что, когда ворвался злоумышленник, электричество внезапно «отключилось», отчего мы не смогли «это как следует рассмотреть», подъехала вторая патрульная машина с еще двумя офицерами.

Тут все переменилось.

Слово «это» намертво пригвоздило ситуацию.

Слово «это» прицепилось ко мне ярлыком «ненадежный свидетель».

О'Нан и Бойл посовещались с вновь прибывшими офицерами.

Я прочистил горло и прояснил, что «злоумышленник» мог быть «диким животным».

Последовало не слишком убедительное обсуждение, стоит ли связываться с местным отделением комитета по дикой природе, но вскоре эту идею оставили. Если найдется что-нибудь, подходящее под определение «это», – к ней еще вернутся.

Бойл остался со мной, Роби и Сарой, а трое других офицеров вошли в дом, свет в котором горел с такой силой, что на лужайке было светло как днем, а мощные децибелы («Какими мы были» проигрывалась снова и снова) (да у тебя даже диска этого нет) разбудили Алленов.

Когда мужчины вошли в дом, страх уколол меня раскаленной булавкой. Я не хотел, чтоб они туда заходили. Я не хотел, чтобы с ними там что-то случилось. Мне хотелось закричать: «Будьте осторожны».

Тогда я почувствовал (хотя вышло все иначе), что из нашей семьи в этот дом еще раз войду только я.

Кроме того, я знал, что семья наша – даже вне стен этого дома – не избавилась от нависшей над ней опасности.

Я вдруг обернулся посмотреть, на месте ли найденная мной вчера под живой изгородью кошка, разлагается ли.

Заметив, как Аллены, стоящие в одинаковых пижамах на дорожке черного гранита, подают ему какие-то знаки, офицер Бойл попросил нас «оставаться на местах».

Свет в доме пригасили. Кто-то нашел музыкальный центр, песня резко оборвалась.

На мгновение тишина меня оглушила.

Я спросил писателя: Что офицер Бойл говорит Алленам? (Да, писатель вернулся. Ему не хотелось оставаться в стороне от этой сцены, он уже что-то мне нашептывал.) Пока Бойл шел к Алленам, Робби незаметно для меня взял мой мобильный телефон.

Офицер Бойл говорит им, что ты душевнобольной, и они с ним не спорят.

Офицер Бойл пересказывает им твой смехотворный расклад с диким животным.

Посмотри на Алленов – они не кивают в ответ на его рассказ. Он рассказывает им, что в твой дом ворвался гигантский моток шерсти. И Аллены, конечно, в это не верят – уж точно после твоего выступления, свидетелями которого они стали в воскресенье вечером, – помнишь, Брет? И сейчас они спросят офицера Бойла: «А он как – пьяный?»

Я отвел глаза от Митчелла и Надин и посмотрел на второй этаж их дома, где на фоне занавесок детской вырисовывался силуэт Эштона, и он говорил по телефону, а когда я обернулся на нашу лужайку, то увидел, что Робби прижимает к уху мой мобильный и, слегка отвернувшись, кивает.

Это чтоб ты не слышал, о чем он говорит.

Я снова взглянул на окно Эштона, но он уже отошел.

Как мог Робби звонить кому-то, если еще десять минут назад он скулил от страха? Всего десять минут назад он кричал мне, чтоб я убил эту тварь, – а теперь берет и звонит по телефону, когда я едва на ногах стою? Что он скрывает от меня? Почему вернулся актер? Разве не было слезного примирения какие-то несколько часов тому?

Я пялился на Робби, когда в моем поле зрения внезапно появился офицер Бойл.

Он нагнулся к Робби и что-то у него спрашивал.

Робби метнул на меня короткий взгляд и кивнул.

Офицер Дойл все о чем-то спрашивал, а Робби повесил трубку, встал и кивал на реплики полицейского, время от времени поглядывая на меня.

Приехала Марта, и Сара попросила спустить ее на землю.

Я и забыл, что все еще держу Сару на руках. Я передал ее Марте.

Марта заявила, что нет никакой надобности заводить дело, поскольку сведения в конце концов просочатся в прессу. При этом в главном мы с ней были солидарны: коли все целы, давайте просто поскорей отвезем детей в отель.

Из дома вышли два офицера.

Как и предполагалось, они ничего не обнаружили.

Да, двери исцарапаны. Да, их взламывали. Да, две слетели с петель. Но ни одно окно не открыто, не разбито, и все внешние двери заперты.

Что бы мне там ни померещилось, оно должно было забраться в дом загодя.

Таково было общее мнение.

– А в большой спальне под кроватью вы проверили? – спросил я офицера О'Нана.

О'Нан повернулся к офицеру Кларку и спросил, посмотрел ли тот под кроватью в большой спальне. Офицер Кларк подошел ближе и сказал:

– Да, сэр, мы посмотрели. Ничего там не было.

– Значит, эта тварь все еще в доме? Вы это хотите мне сказать?

Этого мне говорить совсем не следовало, но я просто не смог сдержаться.

Вопрос выскочил сварливым таким тоном.