Вирикониум - Майкл Джон Харрисон

Тонкое лицо Рожденного заново стало бледным и мрачным от смущения и гнева, и он бессильно опустил баан.

— Не трогайте его. Он оказал мне услугу… — королева снова повернулась к Хорнраку: — Милорд, я вижу, вы ранены. Прежде чем покинуть дворец, зайдите в лазарет.

Наемник коротко кивнул.

— Не приближайтесь к Низкому Городу после наступления темноты, Фальтор.

В дверях наемник задержался и обернулся.

— Я предпочел бы не одалживаться перед Домом Ниан, — он бросил на пол кольчугу и бережно положил сверху меч. — у девчонки был с собой узел. Его украл один рифмач по фамилии Патине. А когда развернул, обнаружил там голову насекомого размером с дыню. Такое нигде не продашь.

Метвет Ниан в ужасе глядела на него. Хорнрак, словно не замечая этого, прислонился к дверному косяку и уставился в пространство.

— Сомневаюсь, что хоть раз в жизни видел его таким напуганным, — задумчиво проговорил он и посмотрел на королеву, — Теперь эта штука валяется в грязи, где-то в Низком Городе, и будет валяться, пока не сгниет. Я выбросил ее, моя госпожа. До свидания.

Где-то за Монарами бродит ветер, подбирая на холодных вершинах равнодушных гор и северных морских путях первые дожди со снегом — самое время. Позже он принесет в Город изморозь, ледяной воздух и слабый запах ржавчины… а пока роется, словно унылый черный пес, среди бескрайних дюн и нескончаемых бесплодных куч на Великой Бурой пустоши, обнюхивает серые камни и рухнувшие опоры — наполовину ушедшие в песок обломки десятков тысяч лет.

Что еще движется там, бросая неясную тревожную тень на поселение Рожденных заново? Кто шагает, подражая нелепой, подпрыгивающей походке последователей Знака Саранчи, что шествуют ночью по улицам Вирикониума, мерила мечты?

Слова Хорнрака студят сильнее любого ветра.

— Что они имели в виду? — шепчет Фальтор. — Зачем они это прислали?

Но карлика больше занимает убийца, и он задумчиво смотрит ему вслед. Потом встает и прикрывает дверь…

— Он знает, чей это был меч? — рассеянно спросил он Фальтора. — Он хотя бы догадывается?

Но Фальтор лишь устало потер глаза.

— Он врун и мерзавец.

Гробец захихикал.

— Я тоже, — он поднял отвергнутый меч и кольчугу, и улыбнулся Метвет Ниан: — Это был смелый шаг, моя госпожа. Вы способны смягчить и камень. Можно, я их уберу?

— Один из вас пойдет за ним и отдаст ему и меч, и кольчугу, — отрезала она. — Нет, подождите. Я сама.

При виде их недоумения королева рассмеялась.

— Я хочу, чтобы это принадлежало ему… — Она не дала перебить себя и закончила: — Он спас девушку из сострадания, хотя никогда этого не поймет.

Во время этой странной заминки в голове Фальтора крутился один вопрос… а может, и не один. Рожденный заново открыл рот, чтобы возразить, когда Целлар — он вот уже несколько минут раскачивался в кресле, и на его лице сменяли друг друга самые разнообразные выражения, каждое следующее непонятнее предыдущего — издал пронзительный болезненный крик и вскочил, словно внезапно проснулся от кошмарного сна. Его кожа посерела, ястребиные глаза не отрываясь смотрели на дверь, как будто Хорнрак все еще стоял там; они горели от невыносимой муки. Когда Метвет Ниан коснулась его плеча, старик, казалось, едва это заметил.

Его кости под странно расшитой одеждой были тонкими и хрупкими, как у птицы.

— Фальтор! Гробец! — в отчаянии забормотал он — Нельзя терять ни минуты!

— Что с тобой, дед? — встрепенулся карлик. — Тебе плохо?

— Неужели вы не слышали, Метвет Ниан? Голос от Луны… огромное крыло в небе… голова насекомого… ночные высадки… Знак Саранчи… все сходится! Я должен немедленно отправляться на север. Все одно к одному…

— Что именно, Целлар? — спросила королева.

— Если мы помедлим, миру конец.

Страдания — наша гордость. Они очищают и возвышают, они позволяют нам острее чувствовать вселенную. Они принадлежат нам и только нам, их невозможно ни разделить с кем-то, ни облегчить, передав другому. По крайней мере такова была точка зрения Галена Хорнрака, который по роду своих занятий живо интересовался всем, что связано с болью. Это представление о мире и себе, как реликвия в драгоценной раке, жило в душной комнате на рю Сепиль. Оно пронизывало и отношения с мальчиком, чья роль была более жалкой, чем роль сиделки, чем место послушника в мучительных, как агония, очистительных обрядах его учителя и господина. Хорнрак привык к запаху самообвинения. На рю Сепиль этот запах чувствовался острее, чем где бы то ни было — запах мертвых гераней, сухой гнили и твоей собственной крови, выжатой из полотенец. Он привык встречать этот запах, как желанного гостя. Так же он встречал приливы темного жара и озноба, которыми напоминали о себе самые глубокие раны. Для него это стало способом символически проигрывать свои прошлые преступления — способом, который приходилось каждый раз открывать заново.

В больнице у Метвет Ниан, однако, ничего подобного не оказалось. Взамен его встретили распахнутые окна, веселые голоса… и худшее из всего, что только возможно: та всеведущая доброжелательность, которая отличает опытных сиделок — та, что помогает им сдерживаться при виде страдания своих подопечных и терпеть их неуважение.

Раны ему зашили, но отпустить отказались.

Поэтому через три дня после событий, разыгравшихся в гостиной королевы, он выбрался из палаты и осторожно, крадучись, пробирался по коридорам дворца.

Плащ ему вернули, выстиранный и зашитый. Под ним Хорнрак носил кольчугу, полученную от Метвен Ниан, а меч повесил на боку — это было непривычно и мешало двигаться. К тому же для меча потребовались ножны. Пришлось потрудиться, чтобы их раздобыть, но тусклая тисненая кожа смотрелась очень хорошо. И все-таки меч — оружие Высокого Города, и Хорнрак чувствовал себя неловко. Ему слишком редко доводилось иметь дело с длинным клинком. Поэтому, торопливо шагая в сторону тронного зала — будем надеяться, в последний раз! — наемник коснулся ножа, спрятанного под плащом: просто напомнить себе, что не безоружен. Что касается намерений королевы, он так их и не понял. Сначала она пытается его подкупить, а с недавнего времени оказывает покровительство… Это приводило Хорнрака в бешенство. В столь опасном настроении не стоило сталкиваться с карликом королевы, который шагал навстречу с сардонической усмешкой на лице.

Его короткие ноги скрывали драные штаны из черной кожи, а коренастый торс, похожий на колоду, — безрукавка из какой-то ткани, позеленевшей от возраста. Голые сутулые плечи загорели дочерна, руки напоминали связки корней боярышника. Весь он походил на маленькое деревце, чахлое и неказистое, которое зачем-то посадили у дверей тронного зала, а змеящаяся металлическая инкрустация на их створках и узорчатые петли только усиливали это впечатление. На голове у карлика красовалась забавная шляпа с тульей в виде усеченного конуса, тоже кожаная и сильно потрепанная.