Наследница журавля - Джоан Хэлифакс

– Что вы сделали со стражами? – спросила Мэй.

– Знаешь, что забавно? Очень многих людей в будущем ждет любовь, – пропел другой голос, который показался Хэсине пугающе знакомым. – А еще забавно то, какими они становятся глупцами, когда притягиваешь их любовь в настоящее. Мы просто спросили дорогу, и стражи отвели нас сюда. А что до тех, кому не повезло… – Что-то со свистом пронеслось по воздуху, и на спину Хэсины упали капли. – Считай, что мы милосердно спасли их от будущего без любви.

Хэсина почувствовала, как у нее учащается пульс. Где она могла слышать этот голос?

– Санцзинь, уведи отсюда этих людей. Сейчас же.

– Мэй…

– Уходите, или я никогда тебя не прощу. Даже после того, как умру.

– Ты не умрешь! Разве ты еще не поняла? – В голосе ее брата звучала такая надежда, что у Хэсины защемило сердце. – Тебе не придется умирать. Я не позволю тебе. – Он обернулся, и его голос зазвучал тише. – Освободи ее.

– Не могу, – ответил человек, голос которого был более хриплым, чем у первого незнакомца.

– Я же видел, как ты расщепил тот камень в пещере.

В пещере?

– Нет-нет-нет, – произнес первый голос, и Хэсина едва подавила желание вскрикнуть. Она вспомнила. Перед ее взглядом возникло лицо этого человека – с отметинами оспы, шрамами и всего лишь одним глазом.

Одноглазый.

Он сделал несколько шагов, приблизившись к Хэсине. Сердце так застучало в висках, словно хотело выдать ее присутствие.

– Тун хочет сказать, что он не может освободить ее, пока ты не заплатишь.

– Я уже заплатил, – произнес Санцзинь.

– Мы надеялись на маленькую премию. Я думал, что мы встретим здесь королеву, но иногда видения бывают обманчивы.

Даже не видя брата, Хэсина знала, что он сжал зубы и его челюсть напряглась.

– Что вам нужно от моей сестры?

– Ну, раз королевы здесь нет, запасной вариант тоже неплох.

Пауза.

– Ах, ну да. Ты у нас трагичная личность. Тебя не ждет ничего, кроме страданий. Видимо, придется сразиться с тобой в честном бою.

Что-то ударилось о камень над головой Хэсины, и раздался металлический звук. Это был клинок. Клинок, от удара которого уклонился ее брат. Она безмолвно закричала и, не осознавая, что делает, приподняла голову.

– Стой. – Шепот Мэй прозвучал тихо, но твердо. Прежде чем Хэсина успела запротестовать, тени вокруг нее пошли рябью, и все пространство погрузилось в темноту.

– Дорогуша, – нараспев произнес Одноглазый. – Ты же знаешь, что я его все равно вижу. Вот сейчас он сделает ложный выпад. Сейчас нападет на меня. А в следующую секунду, если я не ошибаюсь…

В воздухе просвистел нож.

…он умрет.

Не тратя времени на раздумья, Хэсина вытянула руку перед собой и нащупала ручку фонаря. Потом она поднялась на ноги и размахнулась.

Бамбук, тростник и бумага с треском рассыпались на части. Тени, окружавшие их, разбились на осколки, словно черный лед.

Одноглазый пошатнулся и сделал шаг назад, прижимая одну руку к лицу, а второй по-прежнему сжимая нож.

Санцзинь повалил второго пророка на пол и развернулся, чтобы на него не напали со спины. Увидев Хэсину, он замер.

– Сина?

– Я знал! – в крике Одноглазого слышалось ликование. Его лицо было усыпано обломками, и он прижимал руку к носу. – Я знал, что могу доверять своему дару.

Хэсина сжимала в руке обломок фонаря. Да, он был бесполезен, но так у нее оставалось хотя бы что-то. Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы бросить его на пол и протянуть перед собой ладони, в которых не было ничего.

– Я здесь. Сражайся со мной, но не трогай…

Она запнулась, увидев, что Одноглазый отнял руку с лица. Его нос был разбит. Кровь струилась по его губам и подбородку. Хэсина, словно завороженная, смотрела, как капли высыхают на его коже.

– Ты…

Струйка дымка превратилась в язычок голубого пламени.

– Я сгорю.

Огонь начал охватывать кожу Одноглазого, и тот поморщился, но не потушил его.

– Я знаю, о чем ты думаешь, дорогуша. Но эта боль – ничто. Знаешь, что мучает меня гораздо сильнее? То, что мои люди начинают довольствоваться своим нищенским существованием. А еще то, что они попадаются в сети королевы, дающей им ложную надежду. Знаешь, что происходит, когда мы начинаем надеяться? – Он взглянул на камеру. – С нами происходит то же, что произошло с ней. Она доверилась вам и из-за этого сгорела. Если ее судьбу повторят еще пара человек, сгорим мы все.

Он достал сверток, закутанный в полотняную ткань.

– Так что спасибо, что пришла сюда сегодня. Спасибо, что упростила мне задачу. У меня никогда с первого раза не получается высечь искру при помощи кремня.

Он бросил сверток на обломки фонаря, в котором еще подрагивало пламя свечи. В нос Хэсины ударил дым от горящей ткани. Но в нем присутствовал еще какой-то запах, напомнивший ей о ежегодном празднике весны.

Резкий запах недавно отчеканенных монет.

Теплый аромат петард.

Металл и черный порох.

Нет.

Хэсина бросилась к Санцзиню, но ее ноги двигались так медленно, словно пол был залит смолой. Она выкрикнула его имя и протянула к нему руку, пытаясь схватить его, но он был слишком, слишком далеко.

Вдруг расстояние между ними исчезло. Пространство и время сошлись в одну точку, и в следующее мгновение она уже куда-то летела, летела, летела, пока темнота вокруг нее превращалась в свет. А потом с костей света сорвалась плоть, и все исчезло.

Сначала Первый отрекся от своего имени. Он убил короля и позволил превратить себя в легенду, которой ему суждено было стать. Годы тянулись, не приближая его к старости, и он примерял новые имена и роли. Все это время глубоко в сердце он хранил единственную правду о себе. Иногда он произносил ее вслух, но только когда оставался в одиночестве. В сумеречные часы, когда весь остальной мир терял память, он продолжал помнить.

Проснувшись утром, он снова становился Первым. Героем, которого все почитали. Человеком, чьи руки были запачканы кровью. Он выходил на террасу и смотрел на то, во что превратилось его королевство по его же вине.

Он не рассказывал правду никому – даже своей дочери, – потому что знал, что люди не смогут ее принять. Все это было противоестественно. Все это было невозможно. Люди боялись того, чего не могли понять. Он не хотел, чтобы его боялись.

Но об этом ему нужно было подумать, прежде чем он сжег первого пророка.