Имитаторы. Иллюзия "Великой России" - Александр Казинцев

Вот декларация ведущего оппозиционера С. Белковского в газете «Завтра»: «Государство Российское для его постоянного, завсегдашнего обитателя — не друг и не родственник, не отец и не мать… А — строгий учитель» («Завтра», № 32, 2009).

Далее — вдохновенный гимн «педагогическому» насилию: «Только подавляющей волей учителя мы сможем стать людьми. Мы не то чтобы любим учителя, даже подчас ненавидим его. Но мы признаем его право принуждать и подавлять нас… Ведь если бы не острая указка и грубая линейка учителя, его угрожающий взгляд и тамтамовый голос, мы никогда не проснулись бы до рассвета. Мы расползлись бы в наших просторах и растворились бы в чужой истории. От учителя мы ждем не снисхождения и доброты, но победительного насилия, берущего верх над нашим органическим нежеланием трудиться и просвещаться» (там же).

Переведя дух, процитирую заявление из противоположного лагеря.

Выступая на международном форуме в Ярославле, разрекламированном как трибуна российского либерализма, один из лидеров «Единой России» А. Исаев изрек: «У России нет опыта демократической модернизации. Вся модернизация проходила у нас под петровской палкой» («Время новостей», 11.09.2010).

Иными словами, оппозиция и власть предлагают нам либо острую указку учителя, либо петровскую палку. Выбор небогатый.

Понимаю условность образа, предложенного г-ном Белковским. И все-таки учителя у него, видимо, были не из лучших. Я запомнил совсем других наставников. Дитмара Розенталя, автора хрестоматийного учебника русского языка, у которого учился в Московском университете. Эдуарда Бабаева, друга Анны Ахматовой, тонкого знатока русской поэзии. У них не было ни «угрожающего взгляда», ни «острой указки», и говорили они тихо. Но мы вслушивались в каждое слово, потому что их лекции были интересными. Они, да простится мне банальный оборот, обогащали нас знаниями.

Я сознательно называю известных лекторов, которых мне посчастливилось слушать в университете. Но и среди безвестных школьных преподавателей были не менее достойные люди. С тем же набором базовых характеристик: способностью увлечь ученика и дать ему знания.

Мы спешили на их уроки в зимних утренних сумерках не потому, что боялись выговора за опоздание. Нам было интересно! Да, боялись и мы. Но чего? — огорчить наставника, ненароком причинить ему боль, не оправдать доверия.

Именно такие Учителя формируют Человека. А те держиморды, о которых пафосно повествует Белковский, способны разве что сломать характер, лишить — порою на всю жизнь — ученика чувства собственного достоинства, смелости, инициативности. Всего того, что входит в понятие гражданина.

Может быть, именно потому, что им не повезло с учителями, Белковский и Исаев плохо знают отечественную историю. Хотя в случае с Исаевым это странно, — среди его преподавателей был выдающийся историк и талантливый педагог Аполлон Кузьмин. Аполлон Григорьевич долгие годы являлся членом редколлегии «Нашего современника», и я, вместе с тысячами читателей, имел возможность оценить его глубочайшие познания и мастерство рассказчика.

К несчастью, ничего кроме «петровской палки» г-н Исаев из тех уроков, похоже, не вынес. Конечно, палка (у Петра — дубинка) — деталь, западающая в память. А главное — аргумент весомый! Петровская модернизация, действительно, не обошлась без насилия. Тяжесть его дубинки, по свидетельству современников, доводилось изведать даже ближайшему сподвижнику — светлейшему князю Александру Меншикову.

Но разве она была главным аргументом? Петр, поднявший «Алексашку», как презрительно именовали его бояре, с низов общества, прозорливо почувствовал в нем энергию действия, талант руководителя и сумел увлечь за собой в деле преобразования России.

Автор обстоятельной книги о светлейшем Николай Павленко отмечает: «Одна из граней дарования Петра Великого состояла в умении угадывать таланты, выбирать соратников. Можно назвать десятки ярких индивидуальностей, раскрывших свои способности в самых разнообразных сферах деятельности. Но Петр умел не только угадывать таланты, но и использовать их на поприще, где они могли оказаться наиболее полезными» (Павленко Николай. Полудержавный властелин. М., 1991).

Нет, дорогие мои, палкой не воспитать индивидуальность! Тут потребно иное. Прежде всего, собственная вера в правильность избранного пути, душевная цельность, энергия и, конечно, дар общения.

Я писал о Петре. Мимоходом замечу, что недавно, заглянув в интернет, обнаружил: моя работа «Вечная Россия» («Наш современник», № 4–7, 1998), посвященная Преобразователю, включена в список литературы, рекомендованной для изучения отечественной истории.

Признаюсь, я буквально влюбился в Петра, прочитав запись его беседы с простыми матросами, сделанную брауншвейгским резидентом Вебером в Риге: «Кому из вас, — говорил император, — братцы мои, хоть бы во сне снилось, что мы с вами здесь, у Остзейского моря, будем плотничать и в одежде немцев, в завоеванной у них же нашими трудами и мужеством стране построим город, в котором вы живете; что мы доживем до того, что увидим наших храбрых победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлеными; что увидим у себя такое множество иноземных художников и ремесленников; доживем до того, что меня и вас станут так уважать иностранные государи» (Князьков С. Очерки из истории Петра Великого и его времени. М., 1990).

Кто еще из наших монархов, генсеков, президентов так задушевно говорил с простыми людьми? Кто был способен с небывалым, тем более для XVIII столетия, великодушием хоть на миг уравнять себя с ними: «Меня и вас станут уважать»?

А вы говорите: «Петровская палка»!

Разумеется, как руководитель-практик Петр не отрицал роли насилия и сам частенько прибегал к нему. Не будем вспоминать здесь «стрелецкие казни». Спровоцированные, стоит отметить, неоднократными мятежами стрельцов: бунт 1699 года был последним из череды вооруженных выступлений) Это обстоятельства чрезвычайные. Любой руководитель обязан реагировать на них предельно жестко: американский историк Роберт Масси, автор лучшего, на мой взгляд, жизнеописания Петра, приводит немало примеров из западноевропейской практики (Масси Роберт К. Петр Великий. В 3-х тт. Т. I. Пер. с англ.: Смоленск, 1991.)

Насилие, разумеется, не столь масштабное и кровавое, применялось и в куда менее напряженных ситуациях. Примечательно: оправдывая необходимость принуждения, Петр воспользовался тем же образом учителя, что и Белковский: «Наш народ, яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера (учителя. — А. К.) не приневолены бывают» (Князьков С. Очерки из истории…).

Однако Петру и в голову не приходило абсолютизировать насилие, и тем более поэтизировать — как это делает С. Белковский. Наоборот, Петр подчеркивал необходимость бережного отношения к добросовестным труженикам. Обрабатывая для отечественных нужд немецкий «Лексикон о коммерции», император собственноручно вписал: «Надлежит оных (простых людей. — А. К.) беречь и не отягощать через меру, но паче охранять от всяких нападок и разорения» (там же).