Тайна скарабея - Филипп Ванденберг

– Победили! Мы победили! – воскликнула Рая и поцеловала Жака.

В динамиках раздался голос пилота. Он сообщил, что самолет пролетает над западной оконечностью острова Крит. И вдруг перед ними появился Майк Макорн.

– Надеюсь, вы не сердитесь за мою выходку во время паспортного контроля.

Балое пожал руку Майка:

– Напротив, я благодарен вам. Вы верно оценили ситуацию и быстро отреагировали. Я в тот момент, честно говоря думал уже, что все пропало. Такого со мной еще не случалось Рая и не заметила, что со мной произошло. Вы случайно не психолог, мосье?

Макорн рассмеялся.

– Я журналист, как и вы. Вы понимаете, что нам нужно разбираться во многом. Насмешники говорят, что журналисты знают всего понемногу, но толком не знают ничего.

– На этот раз никто не посмел бы так сказать, – сказала Рая, пожимая репортеру руку. – Как мы можем вас отблагодарить?

Макорн махнул рукой.

– Камински рассказывал, что вы пережили. Я буду держать за вас кулаки. Вот моя визитка. Может быть, я еще смогу быть чем-нибудь вам полезен.

– О нет, – возразил Балое, – мы перед вами в долгу, мосье. Если вас каким-нибудь ветром забросит в Париж, дайте знать Мориаку из «Пари Матч». Он будет в курсе, ще мы скрываемся. Это мой старинный друг.

Макорн поблагодарил их за радушие.

– Похоже, вы были несправедливы к Камински. Как оказалось, он действительно ничего не знал о сотрудничестве Геллы с секретной службой. Посмотрите на него! – И указал назад.

В предпоследнем ряду сидел Камински со стаканом виски и старательно напивался.

По возвращении в Германию случилось нечто странное. Казалось, Камински в один момент утратил интерес к этой истории. На некоторое время Макорн даже потерял его из виду. Он сам также не занимался расследованием, но случившееся не выходило у него из головы.

В один прекрасный день Камински объявился в Мюнхене и осыпал Макорна упреками в том, что он не продвигает дело дальше. Причем Камински ни словом не обмолвился, где был так долго и чем все это время занимался. Это вызвало у Макорна подозрение. Несмотря на это, ссориться они не стали, а снова принялись искать следы Геллы.

Номер телефона, который они получили в отеле «Омар Хайям», числился за филиалом Баварской государственной библиотеки в Мюнхене, на втором этаже которой располагался зал с рукописями и инкунабулами. Здесь хранилось сорок тысяч рукописей, семь сотен из которых были на папирусе, самой старшей было более четырех тысяч лет.

Это было помпезное здание времен расцвета Мюнхена во времена правления Людвига I. Строение казалось таким мрачным и холодным, что Макорн, видевший его только снаружи, неохотно прошел внутрь. Камински поспешил к доске объявлений, где были расписаны залы библиотеки, среди которых самый ценный и самый таинственный – отдел папирусной рукописи.

Только избранные знали, что хранится за бесконечной чередой дверей и какие сокровища скрывают железные сейфы, которые для обычных посетителей всегда оставались закрытыми, как ковчег со скрижалями для исраэлитов.

Смешанный запах мастики и благовоний разносился по комнатам, вызывая головокружение, головную боль и желание выбраться на свежий воздух.

У входа в читальный зал за безвкусным лакированным столиком на стальных ножках сидела симпатичная девушка с длинными черными волосами. Она потребовала у Камински и Макорна паспорта для оформления пропуска и внесла их имена в список посетителей.

Они попросили о встрече с начальником отдела и прошли к двери с табличкой «Доктор Вурцбах». Комната была до потолка заставлена полками со старинными книгами, а в центре комнаты за еще одним безвкусно сделанным столом сидела строгая дама с зачесанными назад волосами и в очках в мужской оправе. С плохо скрываемым раздражением она спросила о цели их визита.

Макорн и Камински представились журналистами, вытащили уже сослужившую добрую службу фотографию Геллы и спросили, не появлялась ли здесь эта женщина.

Начальница ответила утвердительно, она ее помнила. Посетительница провела в читальном зале два или даже три дня, в чем, в общем-то, не было ничего странного – ученые просто жили здесь неделями. Больше она ничего припомнить не могла, к тому же у нее было много своих дел.

Но отделаться от Макорна было не так-то просто. Камински удивился красноречию, с помощью которого Макорн завоевал доверие доктора Вурцбах. Он сочинил душещипательную историю о мужчине (очевидно, подразумевался Камински), от которого из-за недоразумения сбежала невеста. Трагический рассказ тронул начальницу до глубины души, и доктор Вурцбах охотно рассказала все, что им было нужно.

Как можно было проследить по аккуратным спискам и карточкам, Гелла посещала зал три раза. Она называлась своим настоящим именем и заказывала из архива одно и то же – «Папирус Шмаленбаха». Богатый мюнхенский купец в позапрошлом веке купил этот папирус, и с тех пор он носит его имя. Наследники передали драгоценную вещь Баварии, поэтому папирус хранится здесь.

Доктор Вурцбах, само дружелюбие, предложила показать им этот папирус. Очевидно, она особенно гордилась этим экспонатом. Но Макорн сказал, что это все равно не поможет, разве что она сможет растолковать им смысл текста.

Доктор Вурцбах не могла этого сделать, но предложила многочисленные обработки и переводы, которые она с удовольствием предоставит.

Она исчезла и вскоре вернулась с двумя сброшюрованными тетрадями. Это было самое лучшее из того, что известно о папирусе Шмаленбаха. Камински и Макорн нашли в читальном зале свободное место и погрузились в текст. Он начинался словами:

«О Амон-Ра, я уготовил тебе глаз Хора. Его благоухание возносится к тебе. Аромат глаза Хора овевает тебя, Амон-Ра, любящий сердцем…»

Макорн закатил глаза.

Текст был написан на основе отрывков из египетской Книги мертвых, которая повествовала о том, как египтяне представляли путешествие души в загробный мир. Он состоял из бесконечных пустых фраз и утомительных обращений к богам. Макорн забросил чтение, пролистав несколько страниц.

– Если бы только знать, что Гелла искала в этом папирусе! – прошептал Камински.

– История становится все загадочнее. Начальница отдела говорила, что доктор Хорнштайн читала папирус, то есть она читала не эти переводы, а сам оригинал. Это значит, что Гелла может расшифровывать иероглифы. Где она этому научилась?

Камински, пробегая глазами перевод, ответил:

– Я не знал точно, но догадывался. Но даже если я спрашивал об этом, она игнорировала мои вопросы и переводила разговор на другое, словно стеснялась или что-то скрывала.

Вдруг Камински запнулся.

– Майк! – закричал он и начал читать вслух: – «О как безнадежны мои стенания! Ты, восходящий со мной в сады на берегах Нила, наложил повязки на мои чресла. Узнаешь ли ты меня, величайшую из великих? Это я – твоя супруга, твоя возлюбленная дочь Бент-Анат. Счастье тому, кто почил здесь с миром, ты же меня проклял и разрубил мои члены, чтобы…»