Незнакомка из Уайлдфелл-Холла - Энн Бронте

— Хелен! Что за дьявол… — И я увидела в слабом лунном свете, пробивавшемся сквозь древесные ветки, что он просто побелел от испуга.

Как странно, что сначала он поддался инстинктивному порыву нежности и только потом растерялся от неожиданности! Во всяком случае, это свидетельствует, что нежность была искренней. Нет, я ему еще не надоела!

— Прости, Артур, я тебя напугала! — сказала я, смеясь от радости. — Каким нервным ты стал!

— Какого дьявола ты это устроила? — воскликнул он словно с раздражением, высвободился из моих рук и вытер лоб носовым платком. — Вернись в дом, Хелен. Сию же минуту вернись! Ты насмерть простудишься.

— Нет. Сначала я объясню тебе, почему я тут. Они бранят тебя, Артур, за твою сдержанность и трезвость и я пришла поблагодарить тебя. Они говорят, что во всем виноваты «проклятые бабы» и что от нас ничего нет, кроме пакостей и тревог. Но не позволяй, чтобы их ворчание и насмешки заставили тебя отступить от благих решений и охладили твою нежность ко мне!

Он засмеялся, а я снова обняла его и вскричала почти со слезами:

— Только не отступай! И я буду любить тебя даже сильнее, чем прежде.

— Хорошо, хорошо, не отступлю! — сказал он, торопливо меня целуя. — Ну, а теперь беги назад. Сумасшедшая! Да как ты могла выскочить из дома в легком вечернем платье, когда на дворе осенняя холодная ночь?

— Чудесная ночь! — воскликнула я.

— Ночь, которая тебя убьет через минуту-другую. Беги же домой!

— Ты, кажется, видишь мою смерть за этими деревьями, Артур? — спросила я, потому что он внимательно вглядывался в кусты, словно следя за ее приближением, а мне очень не хотелось расставаться с ним в ту минуту, когда я вновь обрела счастье, когда воскресли надежды на любовь. Но он рассердился, что я мешкаю, и, поцеловав его, я вернулась в дом.

Весь вечер я была в чудесном настроении. Милисент сказала мне, что я — душа общества, а потом шепнула, что еще никогда не видела меня такой обворожительной. Да, я правда болтала за десятерых и улыбалась им всем. Гримсби, Хэттерсли, Харгрейв и леди Лоуборо — я их всех любила нежной сестринской любовью. Гримсби глядел на меня с недоумением; Хэттерсли смеялся и шутил (хотя вина успел выпить совсем мало), но вел себя настолько безупречно, насколько умел; Харгрейв и Аннабелла из разных побуждений и по-разному следовали моему примеру и, полагаю, превзошли меня: первый — в искусстве поддерживать остроумную светскую беседу, а вторая — в смелости и живости, если еще не в чем-нибудь. Милисент, бесконечно радуясь тому, что ее муж, ее брат и ее подруга, которую она столь незаслуженно высоко ценит, так блистают, тоже была мила и оживлена на свой тихий лад. Даже лорд Лоуборо заразился общим настроением, темные зеленоватые глаза под сумрачными бровями смеялись, суровое лицо украшала улыбка, обычная угрюмая, то гордая, то холодная сдержанность исчезла, и он изумлял нас всех не только своей веселостью, но проблесками истинной силы и остроумия. Артур говорил мало, но смеялся, с интересом слушал остальных и был в превосходном расположении духа, причем не подогретом вином. Короче говоря, вечер прошел удивительно приятно и интересно.

Девятое. Вчера, когда Рейчел пришла помочь мне переодеться к обеду, я заметила на ее лице следы слез и спросила, почему она плакала, но ей словно не хотелось отвечать. Она нездорова? Нет. Получила дурные известия о ком-нибудь из своих друзей? Нет. Кто-то из слуг ее обидел?

— Да нет, сударыня! — ответила она. — Я не о себе.

— Так в чем же дело, Рейчел? Или ты читала роман с печальным концом?

— Куда там! — сказала она, грустно покачав головой, а затем продолжала со вздохом: — Сказать по правде, сударыня, не нравится мне, как себя хозяин ведет.

— О чем ты, Рейчел? Он ведет себя как подобает, — то есть теперь.

— Что же, сударыня, коли вы так думаете, то и ладно.

И она продолжала меня причесывать с лихорадочной торопливостью, совсем не похожей на ее обычную спокойную сдержанность. Я расслышала, как она бормочет что-то о моих прекрасных волосах — «пусть-ка попробует с ними потягаться!». Кончив, она ласково их погладила.

— Эти похвалы относятся только к моим волосам или и ко мне самой, нянюшка? — со смехом спросила я, оборачиваясь к ней, и увидела на ее глазах слезы.

— Что все это значит, Рейчел? — воскликнула я.

— Так что же, сударыня, я уж не знаю. Вот если бы…

— Если бы что?

— Если бы я была на вашем месте, так не потерпела бы эту леди Лоуборо в своем доме ни единой лишней минуты… ни единой!

Меня словно громом поразило, но прежде, чем я успела опомниться и потребовать объяснения, вошла Милисент — она часто заглядывает ко мне, если успевает первой закончить свой туалет, — и пробыла со мной, пока не настало время спуститься в столовую. Вероятно, на этот раз она нашла меня очень рассеянной собеседницей, потому что в ушах у меня продолжали звучать последние слова Рейчел. И все-таки я надеялась, я уповала, что это не более чем пустые сплетни слуг, заметивших, как держалась леди Лоуборо в том месяце, или же вспомнивших, как она кокетничала с их хозяином во время прошлого своего визита. За обедом я внимательно наблюдала за ней и за Артуром, но не заметила ничего особенного в поведении обоих, ничего такого, что могло бы возбудить сомнения в уме, свободном от подозрительности. Моей же натуре подозрительность чужда, и потому я ничего не заподозрила.

Почти сразу после обеда Аннабелла выразила желание сопровождать мужа в его обычной прогулке при луне — вечер был столь же чудесный, как накануне. Мистер Харгрейв вошел в гостиную чуть раньше остальных мужчин и предложил мне сыграть с ним партию в шахматы. В его манере не было и следа скорбного, но гордого смирения, с каким он обычно обращается ко мне, кроме тех случаев, когда возбужден вином. Я посмотрела на него, проверяя, не в этом ли причина. Он встретил мой взгляд прямо и спокойно. В нем чудилось что-то непривычное, но он был достаточно трезв. Не испытывая никакого желания играть с ним, я предложила ему вместо себя Милисент.

— Она играет очень плохо, — ответил он, — а мне хотелось бы помериться своим искусством с вашим. Не отказывайте мне! И не ссылайтесь на свое рукоделие, я ведь знаю, что вы беретесь за него только, когда вам нечем больше скоротать праздный час.

— Но шахматы игра не для общества, — возразила я. — Партнеры не замечают никого, кроме друг друга.

— Так ведь здесь нет никого, кроме Милисент, а ей…

— Мне будет очень интересно следить за вами! — воскликнула она. — За такими искусными игроками. Это же огромное удовольствие. Я даже представить себе не могу, кто выиграет.

Я согласилась.

— А знаете, миссис Хантингдон, — расставляя фигуры на доске, сказал Харгрейв раздельно, с каким-то особым выражением, словно его слова прятали второй смысл, — вы играете хорошо, но я играю лучше вас. Партия у нас будет долгая, и вы доставите мне немало хлопот. Но я умею быть терпеливым не меньше вас, и в конце концов победа останется за мной! — Он устремил на меня взгляд, который мне очень не понравился, — острый, хитрый, дерзкий, почти наглый, уже торжествующий в предвкушении успеха.