Феномен полиглотов - Майкл Эрард

Я спросил, предполагал ли он, кто станет победителем.

Он ответил, что в своей школе видел очень много студентов, владеющих пятью-шестью языками, и предположил, что победителем будет один из них. Но реальные итоги конкурса стали для него сюрпризом.

В среде гиперполиглотов мифы являются естественными спутниками научно подтвержденных фактов. При проведении своих исследований я время от времени обращался к книге французского зоолога Бернарда Хёвельманса «По следам неизвестных животных», в которой он утверждал, что в наше время еще можно было бы открыть неизвестные виды крупных млекопитающих – если бы зоологи любили слушать народные предания.

Возьмите, например, окапи – парнокопытное животное, которое водится в Центральной Африке. В зависимости от того, насколько вы знакомы с африканскими млекопитающими, окапи можно описать либо как рыжеватую зебру с непривычно длинной шеей, либо как жирафа с непривычно короткой. В современных зоопарках окапи – экзотические животные. Но что вам точно не расскажут таблички с названиями животных в зоопарке, так это что западные натуралисты девятнадцатого века отрицали существование окапи. Они считали, что местные племена выдумали их или просто увидели мутировавшую зебру. Как только зоологи собственноручно потрогали окапи и своими глазами засвидетельствовали их существование, животных признали новым видом. Хёвельманс рассматривает и другие виды животных: камчатского бурого медведя, горную гориллу, комодского дракона, бонобо и коелаканта, существование которых долгое время ставилось под сомнение учеными, но доказывалось местными жителями. Автор демонстрирует непоколебимую веру в научный прогресс, но ему свойственен несколько циничный взгляд на самих ученых, которые (как он считает) не разделяли его подозрений о существовании затерянных миров. Чтобы найти подобных существ, нужно прислушиваться к местным жителям. Несмотря на то что Хёвельман сам является ученым, ему не претило жить среди мифов. Мне довелось испытать то же самое.

Я замышлял свою книгу по типу повести о, скажем, некоем сказочном создании наподобие лох-несского чудовища. В такой книге допускалось бы переплетение мифов, истории и науки, и для ее написания потребовалось бы найти исторические свидетельства о случаях наблюдения чудовища – доказательства, которые по различным причинам просто разваливаются при проведении более тщательного изучения. И вот автор отправляется на озеро Лох-Несс: повсюду нераспакованные камеры и эхолокаторы, толпы людей; идет опрос местных жителей. Автор садится в лодку, бороздит озеро вдоль и поперек, надеясь на встречу с чудовищем лицом к лицу. Автору нравится плавать на лодке и нравится причастность к культуре искателей Несси с их серьезными намерениями выяснить, какую долю правды содержат мифы и народные сказки о неизвестном науке чудовище. Проделав все это, автор составляет список вопросов и выводов по поводу наличия в озере разнообразия более простых форм жизни. Он возвращается из своих странствий просветленным и заинтересованным. Только без чудовища в клетке.

Пробегая глазами по строчкам книги Хёвельманса, я почувствовал в нем родственную душу. Однако у моего проекта есть одно важное отличие от стандартной криптозоологии: я сделал настоящее открытие, и не одной особи, а целого клана.

Вспомните, что изначально я хотел найти ныне живущего человека, могущего разговаривать на многих языках (а не просто читать или переводить), при условии, что его способности засвидетельствованы не просто знакомыми или им самим, а целым рядом ученых наблюдателей. Я хотел доказательств, результатов естественного эксперимента над гиперполиглотами и ответа на вопрос, каков предел способностей изучения и знания языков.

Йохан Вандевалле – которого, пожалуй, можно назвать Эмилем Кребсом двадцать первого столетия – с 1987 года периодически становился объектом интереса со стороны СМИ. Он оказался таинственной личностью. Он не отвечал на мои электронные письма с мольбами встретиться для интервью, а когда я решил связаться с ним напрямую и позвонил, мужчина, взявший трубку, продиктовал мне адрес своего сайта с контентом на голландском. Немецкие газеты во время проведения конкурса полиглотов описывали его как стремящегося к уединению молодого человека, квалифицированного инженера, обладающего страстью к языкам. Я хотел немного подтолкнуть его к тому, чтобы он рассказал о своем участии в конкурсе полиглотов. В конце концов я связался с ним через его жену, и мы договорились о встрече в небольшом городке Алст неподалеку от Брюсселя, где он живет.

Я приехал в Алст за день до встречи, чтобы познакомиться с городом – бывшим центром текстильной промышленности, – и, прогуливаясь по оживленному торговому кварталу, потягивал кофе или пиво, устроившись подальше от грохота рок-группы, соорудившей сцену на площади. Внезапно мне бросился в глаза мужчина, явный домохозяин, в мешковатой одежде, сгорбленный под тяжестью сумок, которые нес в руках. Создавалось впечатление, что, погрузившись в свои размышления, он движется по инерции. Не знаю, почему это меня так поразило. Я не искал его и не смог бы узнать по фотографиям, которые видел. И все же я знал. «Это гиперполиглот», – подумал я. Следующая мысль – какой абсурд. Ты просто знаешь, что уникумы не всегда выглядят адекватно… Сначала я решил пойти за ним и посмотреть, куда он направится, но даже если это тот, кто мне нужен, что бы мне дало это знание, кроме того, что я смог бы описать, как он нес продукты?

Йохан собрался встретиться со мной на следующее утро в ирландском пабе рядом с моим отелем. Когда он шаркающей походкой зашел в паб, я узнал его немедленно – не по фотографиям, а благодаря вчерашней случайной встрече.

Я порадовался, что не стал следить за ним днем ранее. До его дома, бледно-желтого таунхауса, нужно было ехать на машине; наша поездка прошла в полном молчании. К тому моменту я уже знал, что мне не придется сидеть с ним в темном подвале и потягивать воду из бумажных стаканчиков. И действительно, его дом был уютным, а на кухне жена Йохана, Линда, уже соорудила угощение в виде пирожных с миндальным кремом и кофе, и мы сели за стол вместе с их детьми – мальчиком и девочкой. Мы долго разговаривали, обсуждая языки и жизнь Йохана как гиперполиглота, заедая все это сыром, фруктами, мясом и хлебом.

Йохан – шатен, он носит квадратные очки и говорит мягким голосом. В настоящее время он является заведующим кафедрой турецкого языка в университетском колледже Гента, где заканчивает писать докторскую диссертацию по грамматике турецкого, узбекского и русского языков. Он выглядит как человек, которого хорошо кормят и сильно любят; он встречает взгляды с невозмутимостью, смеется над шутками, позволяет Линде вставить комментарий – а ей всегда есть что сказать. Будучи сама искательницей языковых приключений, она изучала китайский и русский, готовясь к поездке по Транссибирской магистрали, и влюбила в себя Йохана, отправив ему в начале 1990-х годов рождественскую открытку на изобретенном им языке. Йохану удалось найти, пожалуй, одну из немногих женщин на свете, которые могли бы составить ему пару. Он вырос в семье фламандцев, так что уже в раннем возрасте изучил три языка. Он сказал, что во Фландрии живут тысячи полиглотов; изучение иностранных языков очень престижно, и «это нормально – изучать языки в свободное время, так же как заниматься спортом, например». Следующим его языком после трех усвоенных в детстве стал турецкий, который он открыл для себя в тринадцать лет, когда путешествовал с отцом, учителем математики. В турецкий он углубился спустя два года (1975), после очередной поездки в эту страну. Турецкий является агглютинативным, то есть в нем морфемы, несущие грамматическое значение, присоединяются к существительным и глаголам. После языковой реформы 1930 года язык избавился от большинства исключений – источника всех бед для изучающих языки. Иными словами, он идеален для систематизатора с хорошей памятью. «Турецкий спас мне жизнь», – поведал Йохан. Позднее он признал, что это было слишком сильно сказано: он имел в виду, что турецкий язык вошел в его жизнь, чтобы остаться в ней навсегда.