Голубое сало - Владимир Сорокин
Шрифт:
Интервал:
– Зато у русских замечательные писатели! – воскликнула Рифеншталь. – И музыка! Музыка! Я обожаю Скрябина!
– А я Рахманинова, – захрустела Ева сушеной уткой. – Его прелюдии бесподобны.
– И все-таки странно, что в такой великой стране нет философии. – Гитлер задумчиво оторвал голову у заливного поросенка, посмотрел на нее и откусил пятачок.
– Какой прок в философии! – дернула плечами Лени. – Я ни разу в жизни не открыла Канта! Но сняла три великих фильма!
– О да. Это правда, – кивнула Надежда, расправляясь с налимьей молокой. – Лени, милая, я не могу забыть этой сцены из “Триумфа воли”… когда фюрер трогает штурмовиков на стадионе. Эти молнии из рук как драконы! И тысячи, тысячи штурмовиков стоят неподвижно! Жаль, что тогда не было цветного кино.
– Я не люблю цвет в кинематографе, госпожа Аллилуева. Цвет убивает тайну.
– Эйзенштейн говорит то же самое, – вставил Яков.
– Эйзенштейн? – спросил Геринг. – Он жив?
– Конечно, – улыбнулась Надежда. – Наш великий Эйзенштейн жив, здоров и полон новых замыслов. Он хочет снимать “Преступление и наказание”.
– Странно… – Геринг переглянулся с Гитлером. – А я думал…
– Что он погиб во время прошлогоднего еврейского погрома? – Сталин запил кусок цапли рейнским.
– Я… что-то слышал подобное, – кивнул Геринг.
– Это утка, запущенная нашими врагами, – заметил Сталин.
– Пуритане всего оставшегося мира клевещут на вас, Иосиф, – заметил Гитлер. – Еврейский вопрос в России и твое нестандартное решение его не дает им покоя.
– Решение еврейского вопроса, Адольф, требует деликатности. Оно не должно сводиться к тупому уничтожению евреев, – проговорил Сталин.
– Скажи это мяснику Рузвельту, – усмехнулся Гитлер.
Сталин внимательно посмотрел на него:
– Придет время, друг мой, и мы вместе с тобой скажем ему это. Но не словами. А водородными бомбами.
– Я не против, Иосиф. Но у нас всего восемь водородных бомб.
– И у нас четыре.
– Пока этого недостаточно, друг мой. Чтобы преподать урок здравого смысла такой самовлюбленной стране, как Америка, нужен массированный удар.
– Сколько же?
– Двадцать, Иосиф, – убежденно проговорил Гитлер и положил себе половину индейки, фаршированной говяжьей печенью и имбирными сухарями, вымоченными в мадере.
– Двадцать? – наморщил лоб Сталин, глядя на пламя синей свечи.
– Двадцать, Иосиф. Я часто вижу во сне эти двадцать шампиньонов, вырастающих над Америкой.
– Не знаю, Адольф. – Сталин откинулся на спинку стула. – Мне кажется, довольно и двенадцати. Я рассуждаю так: если мы наносим удар по главным городам США, то в принципе этих городов как раз и… – Он вдруг вздрогнул и, сжав кулаки, громко, с шипением выдохнул: – Извини. Мне надо.
– Ах, конечно, мой друг. – Гитлер сделал знак слуге.
Четверо ниндзя и Сисул внесли осколок колонны со шприцем.
За столом все стихли.
Сталин сделал себе укол под язык, помолчал минуту, провел рукой по розовеющему лицу:
– Прости, Адольф… О чем мы говорили?
– Сначала – о еврейском вопросе. А потом я…
– Не надо делать культ из еврейского вопроса! – резко заговорил Сталин. – Американцы уничтожили 6 миллионов евреев. К чему это привело? К мифу о 6 миллионах жертвенных овечек, унижающему каждого еврея. Евреи никогда не были невинными овечками. Они не цыгане. И не австралийские бушмены. Они активные преобразователи планеты. За это я так люблю их. Это чрезвычайно активная и талантливая нация. Вклад ее в русскую революцию огромен. Поэтому мы расстреливаем не более пятидесяти тысяч евреев ежегодно. Одновременно строим новые синагоги, еврейские школы, интернаты для сирот Холокоста. У нас в принципе нет антисемитизма. Но мы гибки в еврейском вопросе. Например, недавно завершился процесс по делу так называемого “Антифашистского комитета”, куда входили наши известные евреи – писатели, актеры, ученые. Чем же они занимались в этом комитете? Составлением “Черной книги” о жертвах Холокоста. Составили, собрали материалы и передали во Францию, где книга была опубликована и стала бестселлером.
– Мы с женой читали с большим интересом! – воскликнул доктор Морелль, высасывая мозг из головы омара.
– Что советский народ сделал с этим “Антифашистским комитетом”? – спросил Сталин у сидящих и тут же сам ответил: – Естественно – повесил, как паршивых псов.
– “Антифашистский комитет”… это не “дело врачей”? – спросила Ева.
Русские гости недоумевающе зашевелились:
– Что ты, Ева!
– Как можно сравнивать!
– “Дело врачей”… это ни с чем не спутаешь…
– “Дело врачей”!
– Да… “дело врачей”… – покачала головой Надежда. – Ева, дорогая. Ты представить не можешь, сколько мы пережили в те роковые дни. “Дело врачей”… Я не спала тогда трое суток. Это… просто невероятно! Врач, который давно уже стал членом семьи, оказывается беспощадным, хладнокровным убийцей.
Веста вздохнула:
– Я до сих пор вздрагиваю, когда слышу эти фамилии: Виноградов, Вовси, Зеленин.
– Зеленин! – горько ухмыльнулся Яков. – Он лично подмешивал Щербакову стрихнин в кокаиновые капли. А Горькому в опийный коктейль – ртутные соли. А братья Коганы! Как они пытали Тимашук электрическим паяльником…
– Страшные люди, – тяжело вздохнула Надежда.
– Кого они успели убить? – спросила Ева.
– Горького, Щербакова и Жданова, – ответил Сталин. – И еще двух сотрудников аппарата ЦК, отказавшихся на них работать.
– Я помню этот процесс, – задумчиво проглотил горсть маслин Гитлер.
– Какое героическое, возвышенное и красивое лицо у этой медсестры Тимашук! – воскликнула Лени Рифеншталь. – Она не побоялась их угроз, вынесла все пытки… как я люблю таких русских женщин!
– Она украинка, – заметил Сталин и перевел взгляд на свой золотой шприц. – Да. У Виноградова уже был заготовлен дубликат. И шприца, и колонны. Оставалось только наполнить мой шприц нужным содержимым.
– Их всех повесили, не так ли? – спросила Эмми Геринг.
– Да! На Красной площади! – закивала Лени. – Я видела хронику. Это потрясает, хотя я не любительница показательных казней. Дюжина дергается на виселицах, а тысячная толпа пляшет и поет. И радостно смеется. Русские умеют смеяться.
– А евреи – плакать, – неожиданно произнес Сталин.
– Врачи-убийцы работали на сионистский “Джойнт”, – сумрачно произнес Хрущев.
Помолчали.
– Мне кажется, у евреев есть одна существенная национальная слабость, – заговорил Гитлер, наливая себе вина. – Они патологически боятся смерти. Поэтому они так покорны Холокосту.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!