Библиотекарист - Патрик де Витт

Он бросил две конфетки в тыкву-фонарь и махнул мальчику: проходи. Тот, передвинувшись, встал перед Бобом:

– Ты кто?

– Дракула, – отвечал Боб.

– Ты пьешь кровь?

– Бывает.

– И мою выпьешь?

– Поглядим, – сказал Боб, – зависит от настроения.

Ненаряженный перешел к Джилл.

– Угости или напугаю, – сказал он.

– Угадаешь, кто я? – спросила она. – Я – котик.

– Угости или напугаю, – не поддержал игру мальчик.

Когда конфеты были розданы, дети сбились в кучку, чтобы обсудить добычу, обменяться ею и ее поглотить. У старших застрял только тот, что был без костюма; они с Лайнусом подружились. В какой-то момент он спросил: “Можно мне потрогать твою маску?” – и Лайнус сказал, что можно. Ладошка мальчика казалась маленькой и изящной по контрасту с багровой, изрытой буграми огромной башкой Лайнуса. Ладошка легонько коснулась красной щеки. Мальчик ойкнул и – недоуменный, пораженный, испуганный – руку отдернул.

– Не боись, малыш, – сказал Лайнус, – хватани хорошенько.

Ненаряженный решился еще раз протянуть руку, взял в щепоть щеку Лайнуса и повернул складку, которую сумел ухватить.

– Да это ж твое лицо! – ахнул он и повернулся к другим детям: – Это правда его лицо!

Боб поморщился из сочувствия к Лайнусу, но тот нашел ситуацию чрезвычайно смешной и во всю глотку захохотал, а дети впали в благоговение. С этого момента и до тех пор, пока им не пришла пора покидать Центр, все они непрестанно следили за Лайнусом, восхищенно дивясь всему, что он делал и говорил. Словно подозревали, что у него под личиной таится сказочный монстр, и нарадоваться этому не могли. Детское преклонение Лайнус принял как должное, воодушевился и стал все подряд превращать в комедийную сценку. В какой-то момент притворился, что проглотил карандаш.

– Ох, да я, кажется, проглотил карандаш! – объявил он. Грянула ошеломленная тишина. Лайнус хлопнул себя по животу и сообщил: – А что, вкусный.

Взрывы детского смеха. А потом он принялся “случайно” сбивать и сбивать свою квадратную шапочку, шесть раз, семь, и каждый раз делал вид, что злится все сильней и сильней, чем вызывал еще больше вскриков и смеха.

Дети ели конфет сколько угодно, потребление не ограничивалось и не контролировалось, и уровень сахара в детской крови достиг критического предела. Мальчик в ковбойском наряде, рвано дыша, ногтями оттягивал вниз щеки, виднелись только белки глаз. Были такие, кто упал и катался по линолеуму пола. Куда делись учителя и сопровождающие? Когда было объявлено, что пришла пора игр, дети закричали, в чем можно было усмотреть проявление радости, но прозвучало оно почти как стон, мученически.

Два санитара, крупные дядьки в бледно-зеленой форме, войдя в Центр через заднюю дверь, втащили металлическую лохань, наполненную водой. Передвигались они боком, лицом друг к другу, мелкими шажками, согнув ноги, но с прямыми спинами, и оба от натуги пыхтели. Сами того не желая, они устроили настоящий спектакль: старики и дети побросали то, чем занимались, чтобы посмотреть, удастся санитарам выполнить свою задачу или же нет. Вода в лохани ходила волнами взад и вперед, зрители замерли в предвкушении, что ее выплеснет на пол. Когда же лохань в итоге установили, как было задумано, на поддон в центре Большой комнаты, и на пол не пролилось ни капли, раздались вежливые аплодисменты.

Лайнус громко спросил:

– Для чего нужна ванна? Дети что, будут меня мыть?

Он поднял руку и “помыл” у себя подмышкой; дети радостно завопили от отвращения. Он повернулся к Бобу.

– Все забываю поделиться с тобой, дружище. Помнишь двух каменщиков? Из того телесериала? Всю дорогу они морочили нам голову, но вчера наконец история разъяснилась, и угадай что? Они братья-близнецы. Заклятые враги с рождения. Неприязнь, похоже, уходит корнями в колыбель и дальше, в утробу матери.

– Состоялось ли решающее сражение? – поинтересовался Боб.

– А как же, сражение с большой буквы “С”.

– И как же они снимали его, когда обе роли играет один актер?

– Хороший вопрос, Боб, – всерьез отвечал Лайнус. – Буду рад разрешить твое недоумение. Эффект достигнут за счет нарезки кадров и монтажа. В пользу создателей фильма скажу, что они не прибегли к чучелу-двойнику, чем никого не обманешь, и не поддались на нечестные уловки новейших компьютерных технологий.

– Удалось ли с правдоподобием?

– Не всегда. Но, знаешь, удивительно уже то, что работы, созданные коллегиально, вообще доводятся до конца, не говоря уж о том, чтобы пройти публичный просмотр. Я вот так точно смотрел с упоением, что тут еще сказать.

Мария подошла к лохани, держа в руках пластиковый пакет с яблоками и загадочно улыбаясь. Когда она стала бросать в воду яблоки, в комнате все затихли. Она рассказала детям про традицию на Хэллоуин ловить в воде яблоки без помощи рук, зубами (называется она “боббинг”, и говорят, что в Англию ее завезли римляне), заключив, что любой, кто сумеет вытащить яблоко из воды, получит таинственный приз из таинственной шкатулки, представлявшей собой коробку из-под обуви, украшенную блестками и вопросительными знаками.

Дети определенно заинтересовались тем, что рассказывала Мария, но когда она спросила, кто будет первым, не вызвался ни один. Всех охватила острая паранойя, этакая стадная застенчивость, дети сбились в кучку, настороженно озираясь. До того Мария воображала, что все бросятся вперед в бездумном стремлении поучаствовать, но никто даже не шевельнулся, и впервые, сколько мог вспомнить Боб, она смутилась. Он почувствовал, что не в силах видеть, как Мария страдает; прорвавшись сквозь психическую агонию, заполонившую комнату, он вошел в тихое местечко внутри себя и внезапно, весь целиком, понял, что сделает это, станет первым, кто сыграет в эту игру, кто растопит лед на глазах у сверстников и детей.

Он встал и направился к лохани; видно было, что Мария этим удивлена.

– Что такое? – спросила она.

Но когда Боб опустился на колени, все поняла, накинула полотенце ему на плечи и тихо сказала:

– Спасибо тебе, Боб. Ты только не торопись.

Боб посмотрел вниз, на стайку плавающих красных яблок, и сунулся головой в воду. Дети возобновили визг. Вода, обнаружил Боб, была ошеломительно, жутко холодной.

Один на один со своей задачей, на полголовы под водой, Боб метался туда и сюда, надеясь, что эти старания приведут яблоко ему в зубы, но вскоре понял, что так только отталкивает яблоки от себя, и усовершенствовал свой метод, подбираясь к желанному плоду медленно, сбоку и под углом.

Те, кто хорошо знал Боба, были поражены такой его эскападой, но также обеспокоились, не поздновато ли для него столь радикально менять свою индивидуальность, свой подход к жизни. Что это он ни с того ни с сего повел себя так несвойственно, безрассудно и неподобно? Некоторые из стариков осудили действия Боба, высказавшись в том смысле, что остается лишь уповать,