Викинг. Побратимы Меча - Тим Северин

— А медведь? Разве ты не помнишь медведя, которого встретил тогда?

— Конечно, помню. Он мне улыбнулся.

— Если бы он зарычал, это означало бы, что мое дитя будет мальчиком. Но если медведь улыбается, значит будет девочка. Все саами это знают.

— И ты не хочешь, чтобы я остался, чтобы помог тебе растить нашего ребенка?

— Все в нашем роду будут знать, что это ребенок чужеземного нойды и внучка великого нойды. Все будут мне помогать, потому что будут надеяться, что девочка тоже станет великим нойдой и поможет нашему роду. Если ты останешься с нами ради меня, это меня опечалит. Я же говорила тебе, когда ты только явился к нам, что саами считают, что лучше, гораздо лучше двигаться вперед, чем сидеть на одном месте. Ты останешься, и дух твой будет сидеть, как в заточении, вроде огня внутри этого волшебного камня, который ты одолжил мне. Пожалуйста, послушайся меня, поезжай дальше и помни, что ты оставил меня счастливой.

Она подняла ко мне лицо для последнего поцелуя, а я воспользовался возможностью и сжал ее пальцы вокруг огненного рубина.

— Передай его нашей дочери, когда она вырастет, в память об отце.

Раздумывала Аллба недолго и согласилась — молча и неохотно. Она повернулась и ушла помогать семье. Тут Pacca позвал и меня. Людям с санями, гружеными мехами, не терпелось пуститься в путь. Они уже привязали лыжи и прилаживали на плечи кожаные лямки саней. Я подошел к Рассе, что поблагодарить за все, что он для меня сделал. Однако — это было ему не свойственно — выглядел он встревоженным.

— Не доверяй людям-оборотням, — предупредил он меня. — Прошлой ночью я ходил в сайво, чтобы посоветоваться с твоим спутником о будущем. Мое странствие было смутным и тревожным, я чувствовал смерть и обман. Но я не смог видеть, откуда они грозят, только голос сказал мне, что ты уже знаешь об опасности.

Я понятия не имел, о чем он говорит, но слишком уважал его, чтобы усомниться в его искренности.

— Pacca, я запомню твои слова. О себе я как-нибудь позабочусь, на тебе же лежит забота куда большая — о твоем роде. Надеюсь, духи охраняют и защищают твой народ, ибо он навсегда останется в моей памяти.

— Теперь иди, — сказал тщедушный низкорослый человек. — Эти охотники — хорошие люди, они доставят тебя на место. А дальше тебе придется самому себя защищать. До свидания.

Понадобилось четыре дня непрерывного бега на лыжах, все время к югу, чтобы добраться до того места, где мой род совершал обмен с чужаками. По ночам мы, все четверо, закутавшись в меха, спали рядом с санями. Кормились мы сушениной, да еще — на второй вечер — один из охотников сбил своей метательной палкой куропатку. Чем ближе мы подходили к месту, тем большее волнение я замечал в моих спутниках. Они боялись чужеземных торговцев, и весь последний день шли в полном молчании, словно собирались охотиться на опасного дикого зверя. О присутствии чужаков мы узнали загодя. В этом нетронутом, тихом лесу их было слышно, и дым их костра, на котором готовилась пища, чуялся издалека. Мои спутники разом остановились, и один из них, высвободившись из упряжи, тихо заскользил на разведку. Остальные оттащили сани, так, чтобы их не было видно. И мы стали ждать. Разведчик вернулся и сказал, что два человека-оборотня расположились в том самом месте, где обычно совершается мена. С ними еще четверо людей — людей-оленей. На мгновение я смутился. Потом я понял, что речь идет о рабах, которые послужат торговцам носильщиками.

Иноземные торговцы уже разложили свои товары на отдаленной поляне, узлы висели на деревьях, как плоды. Ночью мы украдкой подошли и, едва развиднелось, как мои спутники осмотрели, что им предлагают — ткани, соль, металлические изделия. Очевидно, они были довольны, потому что мы торопливо сгрузили меха с саней и нагрузили выменянными товарами, и саами уже были готовы пуститься в обратный путь. Они обняли меня. И заскользили на лыжах прочь так же беззвучно, как появились, оставив меня одного среди всех этих мехов.

Там торговцы, к их великому удивлению, и нашли меня, сидящим на связке превосходных мехов на отдаленной лесной поляне, будто я явился по волшебству, одетый в тяжелый медвежий плащ нойды.

Они говорили по-норвежски, но язык их был груб.

— Уд Фрейра! Это что же у нас здесь такое? — крикнул первый своему спутнику.

По обычаю норвежцев на ногах у них было по одной лыжине, и отталкиваясь крепкими шестами, они с трудом пробирались по снегу. Как же неуклюже они выглядят по сравнению с быстрыми саами! Закутаны в тяжелые плащи, шляпы — войлочные, штаны — толстые и просторные и заправлены в крепкие сапоги.

— Плащишка на нем добрый, — сказал второй. — За такую шкуру можно получить хорошую цену.

— Сейчас он ее получит, — ответил его спутник. — Подойди к нему осторожно. А я попробую зайти сзади. Говорят, коль эти лопари побегут, их никак не догонишь. Да улыбайся же!

Они подходили, вожак лицемерно улыбался, отчего становилось только заметней, что из его носа в виде луковицы капало, и тонкая струйка стекала по его тяжелым усам и бороде.

Я ждал, пока они не окажутся в нескольких шагах от меня, а потом произнес отчетливо:

— Привет вам. Эта медвежья шкура не продается.

Оба замерли на месте. От удивления как будто дар речи утратили.

— Равно как те меха, на связке которых я сижу, — продолжал я. — Ваши меха лежат вон там. Это справедливая мена за товары, что вы оставили.

Оба пришли в себя, осознав наконец, что я говорю на их родном языке.

— Откуда ты свалился? — спросил вожак воинственно, по ошибке приняв меня за купца-соперника. — Это наше место. Никто сюда не лезет.

— Я пришел вместе с мехами, — сказал я.

Сначала они мне не поверили. Потом увидели следы лыж моих спутников-саами. Следы явно шли от опушки безмолвного леса и возвращались обратно. Потом торговцы заметили мою саамскую меховую шапку и башмаки из оленьей кожи, которые сшила мне Аллба.

— Мне нужно добраться до берега, — сказал я. — Я хорошо заплачу.

Торговцы переглянулись.

— Сколько? — напрямик спросил тот, с сопливым носом.

— Две шкурки куницы — одна другой пара, — предложил я.

Должно быть, предложение это было щедрое, потому что оба разом кивнули. Потом вожак обратился к своему спутнику и сказал:

— Слушай, давай посмотрим, что они нам оставили, — и начал рыться в мехах, оставленных охотниками саами.

Явно удовлетворенный, он повернулся к своему лагерю и издал оглушительный рев. Из чащи появилась серая вереница людей. Четыре человека, закутанные в грязную и рваную одежду, пробирались на маленьких квадратных снегоступах, привязанных к ногам, волоча за собой грубые сани. Это были те, кого мои спутники-саами назвали «людьми-оленями», носильщики и тягло торговцев пушниной. Они грузили сани, а я понял, что этим пришибленным рабам известно лишь несколько слов из языка их хозяев. Каждое приказание сопровождалось пинками, ударами и простыми жестами, показывающими, что нужно сделать.