Лезвие бритвы. Звездные корабли. Обсерватория Нур-и-Дешт. Озеро горных духов - Иван Ефремов

Сандра остановилась, в упор смотря на лейтенанта. Потом глаза ее смягчились, и даже в скудном свете редких уличных фонарей он увидел в них нежную насмешку.

– Милый Андреа, перестаньте воображать, что я большая артистка! Я всего лишь хорошая модель, игравшая очень средне, так, как может каждая женщина, если она не совсем тупа. Все мое существо противилось артистической карьере, это был ложный шаг, я расплатилась за него, и теперь кончено.

Андреа недоверчиво улыбнулся. Сандра взяла его под руку и слегка прижалась к нему, стараясь соразмерить свою танцующую походку с его тяжеловатыми шагами моряка.

– Мой милый, может быть, вы поблагодарите судьбу, что из меня не вышло артистки!

– Это в каком же случае?

– Когда, ну… – Сандра на мгновение смутилась и торопливо продолжала: – Если не обладать потрясающим, редкостным талантом, какой появляется раз в поколение, путь к вершинам искусства труден и жесток. Так у нас и, по-видимому, везде в мире. И пока женщина, даже талантливая, станет выдающейся артисткой, она потеряет так много, что перестанет быть женщиной, а станет только артисткой. Отсюда и поговорка, что талантливые люди бессердечны.

Лейтенант резко остановился. Шепча ее имя, он схватил ее, сдавил в крепких руках. Сандра обняла его шею, дыхание ее прервалось, длинные ресницы скрыли глаза. Оба очнулись, лишь когда шумная компания молодежи появилась на противоположной стороне улицы.

– Боже мой, какое бесстыдство! – Сандра, слегка задыхаясь, провела рукой по волосам и одернула платье. – В чужом городе! Сейчас нас поведут в тюрьму, решив, что кто-то из нас «цветной» и обольщает ангелочка белого.

– Вас настращала здешняя полиция, но ведь я с вами! – торжествующе сказал Андреа, заглядывая в ее глаза. Переполненное любовью сердце билось тяжелыми, сильными ударами.

Сандра отодвинулась и покачала головой:

– Не надо, милый. Подождите, а я все объясню. Пора нам поговорить.

Лейтенант и Сандра медленно пошли по темной аллее между двухэтажных домиков. Где-то справа и впереди разносился шум электропоездов Кейптаун – Саймонстаун, разрывавших ночь своими странными плачущими сигналами, похожими на человеческие вопли.

– А вам не будет очень стыдно, если я… пойду босиком? Хочется идти далеко, и я привыкла в море, на палубе… Здесь темно, ваш позор не будет виден.

Сандра сорвала туфли; несмотря на осень, она ходила без чулок. Ее шаги по пыльной улице показались Андреа необыкновенно легкими, почти летящими. Не в силах сдержаться, он обнял Сандру, и снова она освободилась, на этот раз более нетерпеливо.

– Я понял, – глухо сказал лейтенант, – вы все еще любите его!

– Кого, Флайяно? Боже мой, нет! Но поймите, Андреа, я не могу так. Надо побыть одной, отделаться от всего навязшего, стать другой Сандрой – какой я хотела, но не той, какой пришлось. Поймите это, Андреа!

– Тогда почему же вам отвергать мою помощь? И… и любовь?

– Разве я отвергаю? Только не надо торопить меня.

– Торопить принять любовь ничем не замечательного моряка?

– До боли не похоже на мое представление о вас, Андреа. Едва лишь начинаются разговоры о «простых» моряках, служащих, машинистах, как…

– Как что?

– О, ничего, не все ли равно! Ну, подозреваешь, что у человека есть внутренняя неуверенность, неполноценность, что он ищет, за что бы уцепиться и переложить собственную вину на другого.

– А что бы вы хотели?

– Чтобы пришел тот, который примет женщину, какой она ему предстала, созданную жизнью и ею самой, но не существо, какое бог предоставил ему по специальному заказу. И если он хочет видеть ее иной, более женственной или мужественной, то пусть обладает силой сделать ее другой!

– И многие вас… переделывали по-своему? – спросил Андреа сдавленным, неприятным голосом.

Сандра так быстро повернулась лицом к нему, что ее шатнуло. Пристально вглядываясь в него, она не замечала, что все теснее прижимает руку к сердцу жестом раненой. Что случилось с ее чутким рыцарем? Откуда эта внезапная и ненужная грубость? Или это неизбежно, что все хорошо до того лишь предела, за которым мужчина становится уже не индивидуальностью, а безликим олицетворением своего пола? И милый Андреа тоже?

Лейтенант, конечно, заметил горькую обиду Сандры, но уже не мог, как несколько минут назад, взять ее за руку и попросить прощения. Точно вся ревность, не раз мучившая его во время плавания на «Аквиле», вдруг вырвалась на волю. Чувствуя, как рвутся нити близости, казалось, навсегда соединившие их обоих. Андреа упрямо пробормотал:

– Я только хочу знать правду!

– Правда – она зависит от понимания. У любящего – одна правда, у ненавидящего, подозрительного – другая!

– До сих пор я считал, что есть только одна.

– Милый моряк мой, вы совсем еще мальчик! Едва я стала мисс Рома, как оказалась окруженной опытными охотниками за женщинами: кинорежиссерами, журналистами, фотографами и просто бездельниками, посвятившими себя покорению таких, как я, девчонок, только что расцветших красотой дьявола.

– Это что за кинотермин?

– Кино здесь ни при чем. «Боте дю дьябль» – так французы называют момент, когда девушка впервые расцветает свежей и юной красотой. Большей частью это случается в восемнадцать лет. Такая красота действует на мужчин, особенно пожилых, неотразимо, вероятно, потому и возникло ее название в эпоху Средневековья. Но я жила не в Средневековье. Шесть лет назад я поступила в семинар античной истории, получила красоту дьявола, а с ней титул «Мисс Рома». Я никогда не была флази или изи лэй, как говорят американцы, но, конечно, не смогла противостоять искусным атакам. Все произошло по обидному стандарту: режиссер кино, начало кинокарьеры, неудачный конец ее, работа гидом с иностранными туристами, а потом Флайяно…

Сандра умолкла. Снова в ночи раздался плачущий вой электропоезда.

– Конечно, было бы лучше, если б девочкам с детства преподавали науку жизни и любви, – опять заговорила Сандра, – мы могли бы лучше выбирать, распознавая настоящее. Теперь мне просто смешны избитые приемы покорителей сердец. Болтовня об одиночестве, непонятой душе, претензия на загадочность, ложь о потрясающих похождениях. Сказки о пылкой любви, сочиненные еще во времена Древнего Египта и пересказывающиеся на разные лады на всех языках мира. И главное – точный расчет на самую слабую струну женской души – жалость. Уместная, тактичная жалоба испортила больше женских жизней, чем все другие мужские хитрости.

– А меня вам меньше жаль, чем, например, Флайяно?

Сандра вздрогнула, как от удара.

– Как не стыдно говорить такое? Неужели…

– Если моя любовь не подходит вам, я могу отойти!

– Андреа! – В голосе Сандры прозвучала горькая обида.

Насупившийся Андреа молчал до тех пор, пока они не поднялись к широкому шоссе, обсаженному двойным рядом дубов, вперемежку с платанами. Плач электропоездов усилился, действуя Сандре на нервы.