Вечная жизнь - Кейт Тирнан

— Как ты чувствуешь свой камень?

Я опустила глаза, пытаясь справиться с дурацкой двойной молнией пуховика. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь расстегивает куртку снизу вверх? Никто и никогда! Так зачем тогда это придумано? Подняв голову, я заглянула в ясные глаза Анны и не смогла придумать никакого саркастического ответа.

— Я его люблю, — выпалила я, сгорая от стыда за то, что не сумела спрятать свои чувства. — Люблю. Он мой. Это... это...

—Он часть тебя, — спокойно закончила Анна.

— Да, — пробурчала я, оставив попытки справиться с молнией.

— Он идеально тебе подходит, — заверила Анна, надевая свою куртку. — С ним ты сможешь творить очень интересную магию. Мне не терпится взглянуть, что у тебя получится.

Я промолчала, не зная, что на это ответить.

— Ты помнишь, как выучила слова своей песни? — спросила Анна, закрывая за нами дверь. Мы вместе пошли по коридору. Было уже поздно, у меня слипались глаза, и все чувства иссякли.

— Нет, — честно призналась я, поплотнее запахивая незастегнутую куртку, чтобы не замерзнуть.

Тьма окружила нас, сообщая нашей прогулке особую интимность. Неожиданно правда сама слетела у меня с языка. Весьма нехарактерный для меня порыв, надо признаться.

— В тот момент мне казалось, будто слова просто приходят ко мне, как будто вырастают из земли, понимаете? У меня было такое ощущение, будто я стала проводником чего-то, что все время существовало, и вот теперь просто выходит наружу через меня. Наверное, я очень путано объясняю...

— Нет, — возразила Анна. — Я понимаю, о чем ты говоришь.

— А потом, как раз перед тем, как у Нелл взорвался камень, я вспомнила свою мать и то, что она часто пела эту песню, когда что-нибудь делала. Не знаю, что это значило.

До сих пор я никогда по доброй воле не заговаривала о своей семье, поэтому ожидала града вопросов.

Но Анна, как обычно, не стала делать то, чего я от нее ожидала.

— Я сразу узнала эту силу, милая, — серьезно сказала она. — Она очень древняя и очень могучая. Ты единственная наследница этой магической линии. Это очень сильный и очень грозный дар.

Глаза Анны сверкали в темноте, а я затаила дыхание в ожидании мучительной процедуры дальнейшей очистки луковицы, с целью добраться до еще более мучительной сердцевины.

Я была не готова. Пока не готова.

Анна потерла заставшие руки и подула на пальцы.

— Ты ведь понимаешь, что Рейн никакой не дьявол, правда? — с еле заметной улыбкой спросила она.

— Нет, не понимаю, и понимать не желаю, — отрезала я.

Анна рассмеялась.

— Но мы не верим в существование дьявола, Настасья. Мы верим в существование зла, с которым вынуждены сражаться каждый день. Но дьявол? Нет, это уже слишком.

— Ладно, — легко согласилась я. — Пусть не дьявол, пусть агент мирового зла.

Анна взяла мои руки в свои.

— Я понимаю твои чувства, дорогая, — она больше не улыбалась, голос ее звучал очень серьезно. Искренне понимаю. Но ты тоже должна понять, что Рейн всего лишь мужчина, пусть и бессмертный. То, кем он был и каким он был, во многом определялось культурой, его воспитавшей. Скажи честно, разве он был единственным захватчиком, когда-либо нападавшим на замок твоего отца?

— Он был единственным, кому это удалось, — резко ответила я. Мое сердце обливалось кровью. Я не хотела об этом говорить.

— Разве его дружина была единственным войском, предававшем огню и мечу мирные деревни? — все так же тихо продолжала Анна. — Люди воевали, убивали и порабощали друг друга на протяжении всей истории человечества. В наши дни люди понимают, осознают и осуждают это. Но в те времена война была частью жизни, такой же, как пахота на лошадях или смерть семи из десяти детей.

Я посмотрела на нее.

— Вы его оправдываете? — холодно спросила я.

— Нисколько, — твердо ответила Анна. — Далеко не каждый мужчина, родившийся в то время, избирал такой путь и творил то, что творил Рейн. Очень многие мужчины мечтали о мире, хотели жить своей жизнью, иметь семью, детей. Да, Рейн был жестоким, властолюбивым воином, рожденным и воспитанным в культуре, для которой подавление и истребление всех других народов считалось нормой. Он не восстал против этой жестокости и не бежал от нее. Напротив, он с радостью ступил на путь крови, смерти и тьмы. Но почти триста лет тому назад он отказался от оружия и доспехов, избрав другую дорогу. Он покинул дом своего отца и отрекся от наследственной власти. Его собственный народ изгнал его за отказ от тьмы и смерти. С тех пор он ведет бесконечную войну совсем другого рода — войну с самим собой, со своей природой. Он неустанно пытается выбирать добро, а не зло, мир, а не жестокость, жизнь, а не смерть.

Я вспомнила, как Рейн однажды сказал, что на пути тьмы можно найти лишь безумие и бесконечную боль.

— С тех пор он каждый день ведет эту тяжелую битву, — продолжала Анна. Мы уже подошли к дому, но стояли снаружи, в холодной темноте. — За это время он часто оступался. Достигал успеха и снова терял все, чего достиг. Срывался в пропасть и выбирался на свет. Но я знаю, и Ривер тоже знает — несмотря ни на что, он хороший человек.

Анна задумчиво посмотрела на меня и тихо добавила:

— И мне кажется, что ты тоже это знаешь.

Я только рот разинула — как она могла сказать мне такое?

Анна похлопала окоченевшими ладонями и подула на них.

— Слышишь, дымком потянуло? Не знаю ничего более уютного, чем запах древесного дымка в холодную ночь. Согласна?

Я промолчала.

На следующее утро я дежурила на приготовлении завтрака. И сожгла два фунта бекона. Хотите знать, как это случилось?

Секунду назад я демонстрировала вершины кулинарного искусства, одним движением мастерски переворачивая все ломтики, потом отвернулась, чтобы вытащить из духовки поднос с маффинами, а когда снова вернулась к сковородке, то увидела на ней обугленные полоски свинины. Несколько мгновений я в недоумении смотрела на них, а потом краем глаза заметила каштановую макушку, мелькнувшую за кухонным окном. Клокоча от ярости, я бросилась к двери, рывком распахнула ее и слетела по ступенькам.

Снаружи никого не было. Но я была уверена, что видела Нелл, и что это она испортила мне бекон. Честное слово, эта красотка всерьез меня достала. Мне хотелось схватить ее за шкирку и доступно объяснить, что она может забирать себе своего вонючего берсеркера, который мне задаром не нужен — но я ничего этого не сделала.

Строго говоря, Ривер никогда не просила нас держать свои истории при себе, но поскольку у меня не было никакого желания открыто объявлять себя наследницей дома Ульфура, то я не могла никому рассказать правду о Рейне.