Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

какой-то хрен в меховой кепке, и втиснулся внутрь.

За окнами поплыл едва различимый за ручейками дождя проспект Шолохова.

Плана по-прежнему не было. На автобус до Новошахтинска денег по-любому не хватит, но это Шамана как раз не особо беспокоило: он знал, что ему безотчетно и сразу доверяют не только дети и кошки. Достаточно будет найти нужный автобус и пообщаться с водителем — Саша пока не знал, какую конкретно лапшу навешает ему на уши, но в этом деле планирование только мешало. Надо будет улыбнуться и что-нибудь сымпровизировать: ну там, например, надо успеть к маме на день рождения, а тут видишь, братан, гульнул в городе, кошелек проебал, ну бывает, че, га-га, сам никогда по газам не давал, что ли? Ну и так далее.

Дребезжащий рафик наконец дотащился до автовокзала, где кипела обычная вокзальная жизнь: воняло шашлыками, шароебились цыгане, спешили станичники с мешками и, не обращая внимания на дождь, собачились крикливые бабки. Эти орали друг на друга особым южным образом: на «ты» и матом — но по имени-отчеству.

Шаман вылез из маршрутки и поспешил под навес. К кассам идти смысла не было, а в расписании движения автобусов, висевшем в зале ожидания, сам черт сломал бы и ногу, и голову, — поэтому Саша решил сразу у кого-нибудь спросить, откуда и во сколько отправляется автобус на Новошахтинск.

Покружив по заливаемой дождем привокзальной площади, Шаман выцепил возвращавшегося с пересменки водилу в козырной кожаной кепке.

— Командир, на Новошахтинск когда следующий?

— Так я чо, бюро добрых услуг, — буркнул было водила мокрому пацану в синем «Адидасе». — Там на табло всё написано.

— Тебе жить, сука, тесно стало? — вдруг неожиданно для самого себя зарычал Саша, бешено блестя глазами. — На жену дома вякать будешь.

Шаман умел вызвать у людей не только доверие.

— Так чо, я ничо, — водитель моментально попустился. — Я ж думал, ты… Вы…

— Блять, в Новошахтинск как мне уехать?!

Ситуация с поспешным и непродуманным бегством из города успела Шамана конкретно задолбать — не в последнюю очередь потому, что он сам втравил себя в мутный блудняк.

— Так чо, там вон на шестом Петр Семеныч, он либо туда, либо оттуда, а я чо, я…

Не дослушав это напрягающее чоканье, Саша поспешил к указанному водилой перрону, на ходу стараясь успокоиться — для предстоящей беседы с Петром Семенычем нужно было состояние, отличное от глухой красно-черной ярости.

Успокоиться не получилось.

Под навесом шестого перрона действительно стоял автобус с табличкой «На Новошахтинск», у которого курил мужчина, выглядевший как архетипический Петр Семеныч — усы, плешь с политическим зачесом, жилетка с многочисленными карманами поверх туго натянутой на пузе нечистой рубашки.

Рядом с Семенычем стоял Амел.

Шаман замедлил шаг, не делая резких движений, — Амел стоял так, что мог увидеть его только периферийным зрением.

Допустить этого было нельзя.

Словно что-то вспомнив, Саша мотнул головой и, не оглядываясь, направился в сторону вокзала.

Начала накатывать паника. Амел пас новошахтинский автобус явно неспроста — а это значит, что брат до сих пор непонятно где, что бандиты до сих пор за ними охотятся, что он, Саша Шаманов, до сих пор пребывает в смертельной опасности, о которой просто предпочел не думать, убаюканный размеренной жизнью в гостях у Новенького…

Что же делать?! Блять, что же делать?!

Шедшая навстречу цыганка в грязной цветастой юбке вдруг остановилась, сверкнула глазами из-под намотанного на голову платка и сказала Шаману сквозь хорошо знакомую неестественную улыбку:

— Бежать.

В следующую секунду Саша утонул в бездне розовой ваты.

Его улыбающаяся оболочка перестала трястись от холода и страха, опустила подбородок и уверенно пошла к выходу из зала ожидания.

Так же неспешно, не обращая внимания на дождь, вышла на проспект Шолохова — кивнув по дороге лузгавшему семечки вокзальному мусоренку, не обратившему на это никакого внимания.

Дождалась, пока окажется вне света уличных фонарей.

И побежала.

Шаман несся сквозь ночь в направлении Новошахтинска, не прекращая улыбаться. Город закончился, за ним закончились пригороды. Он бежал по обочине шоссе, срезал через поля, легко перемахивал через заборы во встречных хуторах Несветай и Юдино. Грязь покрывала его с ног до головы.

В темноте светились только оскаленные в улыбке зубы и белки глаз.

Редкие встречные водители крестились. Пиздливые несветайские дворовые псы скулили, поджав хвосты. Дети просыпались среди ночи, заходясь похожим на хохот плачем.

Шаман бежал десять часов. Трижды он останавливался, закрывал глаза и на пятнадцать минут стоя засыпал, не прекращая улыбаться. Дважды он опускался на колени, зарывал ладони в жирную донскую землю и ел длинные спутанные клубки дождевых червей.

Дышал он ровно и размеренно.

На пороге одноэтажного дома на улице Перова, что на западной окраине Новошахтинска неподалеку от хутора Личный Труд, Саша перестал улыбаться.

Он поднял к глазам трясущиеся грязные руки, непонимающе огляделся и упал.

Место розовой ваты в его сознании заняла черная пустота.

79

Сися тяжко, медленно проснулся в полной темноте и попытался понять, который час. Окна стояли заколоченными. Половина и так немногочисленных лампочек в наркоманском гнезде перегорела. Оставшиеся потрескивали и давали болезненный грязно-желтый свет, но сейчас не работали и они. В городе уже с неделю, как раз с московского замеса, о котором буровили Сисе некоторые политически вовлеченные торчки, случались веерные отключения электричества с непредсказуемыми интервалами; в потемках можно было просидеть и час, и полдня.

Жужжал и елозил по треснутому стеклянному столику пейджер — ненавистной машинке никакие веерные отключения были не указ, потому что работала она от батареек.

«Обед через час, не опаздывай».

Психовать и злиться сил давно уже не было. Сися даже не вздохнул, возвращая пейджер на место.

Он провел пальцем по зубам (купить щетку и пасту всё никак не получалось — дел много), взял грязную чашку, сыпанул в нее растворимого кофе (каким-то чудом в запущенной и дышащей на ладан халупе оказалась почти полная жестяная банка «Café Pele») и огляделся. Трехлитровый баллон стоял пустым — видимо, перед сном он, будучи удутым, выпил всю принесенную накануне из колодца воду. Чертыхнувшись, Сися взял с пола полупустую бутылку выдохшихся «Ессентуков», понюхал горлышко, пожал плечами и опорожнил ее в кружку. Сунул туда кипятильник. Почесался здоровой рукой — вторая, измочаленная Узбеком, вроде зажила, но в кулак больше не сжималась и постоянно зудела, словно под кожу кто-то вшил горсть острых камешков.

Как ни странно, вся эта ебáная история