Назовите меня Христофором - Евгений Касимов

Он был сделан из железа и мяса. И не было таких крепостей, которые он хотел бы взять и не взял (но при этом всегда обходил стороной замки нефтяных баронов, показывая всем своим видом, что это ему не интересно). И не было таких молодок, которые бы не сбегались к нему, как только он начинал неторопливо царапать когтями о паркет, поглядывать по сторонам искоса и гордо — и уж тут-то он распускал крылья и топтал то нежно, то жестко глупых курочек. В него стреляли, в него бросали гранаты, но он всегда оставался невредим. Было время, он спал с автоматом, усиливал охрану до десяти человек, ездил только в бронированном джипе, а то — пропадал надолго неизвестно где. Я, Петька, нутром чую опасность, признавался он Денисову, а нутро у меня звериное. Он рвал конкурентов на части, но был при этом расчетлив и холоден. Но был сентиментален, любил оперу, а, слушая «Лучину», мог и всплакнуть. Была у него мечта: слетать в космос. Сколько? Двадцать лимонов? — с азартом кричал он и хмыкал пренебрежительно: будем оформлять! И еще была у него слабость — внуки. Денисов видел, как теплели его глаза, как он разнеживался, когда нянчился с крохами.

Знание жизни, живой цепкий ум, поразительная энергия, чудовищная интуиция — все это сделало его новым человеком в новой России. Уже были капиталы, уже была ясно понята государственная стратегия, уже прочно было просчитано поведение и оформился стиль, но, не получив должной огранки, Савлов так и не превратился в бриллиант. Невежество его было фантастично, а хитрость феноменальна. Он очаровывал многих, он умел это делать и делал это со вкусом. Но удержаться возле него могли только молчалины. Но и они рано или поздно становились отработанным материалом, потихоньку вымораживались и удалялись. Поздно это все понял Денисов.

Въехали в округ. Попетляли по дворам, встали в удобном месте. Натянули тонкие обрезанные перчатки — и понеслось! Хватают пачки газет — и к подъезду с железными дверьми. Если домофон — хорошо, ответит рассерженный голос, деловито сообщить: «Почта!» — и тут же Сезам открывается. Если нет переговорного устройства — не беда! Василич изготовил хитрый крючок, покопается секунду — и дверь нараспашку. Добро пожаловать! Сначала выгрести из раскуроченных в хлам почтовых ящиков листовки конкурентов, собрать с подоконников наглядную агитацию в большой пластиковый мешок для мусора. Потом распихать газету. Хорошо, если ящики с замочками, тогда газеты точно не пропадут.

Через десять минут уже вошли в ритм. Хватали пачки, быстро семенили на полусогнутых к подъезду, открывали бронированную дверь, забивали почтовые ящики.

Кончики пальцев почернели от типографской краски и сильно мерзли. Спины мокрые. Давай-давай! Надо торопиться: пойдет слух — тут же появятся вражеские бригады для зачистки. Денисовские расклейщики уже несколько раз закрывали район листовками с его портретами, и все они неведомо куда исчезали буквально на следующий день. Но с газетами — шалишь! Такой номер не пройдет!

За три часа — шестнадцать пачек как не бывало. Стоп, Василич, перекур. Дрожащими руками чиркали зажигалкой, забивали легкие холодным табачным дымом. Кашляли, отплевывались.

День уже разошелся. И был он серым, студеным и неприветливым. Лениво, расслабленно пошли к машине. На детской площадке крепкие парни в пуховичках, в черных шапочках расселись на качельках. Потихоньку потягивают пиво из двухлитровых бутылей. Покуривают. Гогочут. Поправляются. Здорово, ребята! Вы из этого дома? А тебе чего? Я ваш депутат. На выборы-то ходите? За кого, если не секрет, голосовать будете? Ржут. Кентавры. Здоровенные человеколошади. Вдруг с неохотой, с вежливой ленцой, с которой начинаются уличные разборки: «А как вы относитесь к спорту?» Уважаю. Вот на Восстания корт баскетбольный знаете? Я его помогал строить. Думаю, на следующий год физкультурно-оздоровительный комплекс поставим. Не, а сами-то — как? Сам бывший спортсмен, перворазрядник. А чем занимались? — уже заинтересованно. Лыжи. Бокс. О! Переглянулись. Спорт здесь понимали. А бокс и самбо были первые виды спорта на Тяжмаше. Умение бить здесь чрезвычайно ценилось.

Денисов был депутатом от района Тяжмаш — самого большого района в городе. По сути, это был целый город, прилепившийся к областному центру. Туда вели две автодороги, но они с недавних пор были всегда перегружены, и спасала единственная в городе ветка метро. Но Денисов редко пользовался подземкой. За вокзалом, за железной дорогой тянулась несколько километров дорога, обочень стояли заводы. Потом открывался сам жилой район Тяжмаша — завода тяжелого машиностроения, флагмана советской промышленности, на котором работало когда-то пятьдесят тысяч человек. Район начал строиться в тридцатые годы, когда из башкирских и татарских деревень пришли разоренные коллективизацией крестьяне, когда эшелонами с Украины доставили кулацкий элемент, и вся эта людская масса, зарывшись сначала в землянки, поселившись в дощатых двухэтажных бараках, построила колоссальный завод, на котором сначала производили тяжелые машины для бурения, экскаваторы и прочие полезные в народном хозяйстве агрегаты, а потом, уже во время войны, наладили выпуск танков, и танки эти, собственно, и перемололи коварного врага. А для жилья поначалу построили несколько роскошных домов причудливой барской архитектуры, в которых поселили инженеров, руководителей партийных, военных и научных. Рабочие до поры жили в бараках. Землянки же потихоньку ликвидировали.

А когда перемогли войну, когда уже наступили какие-то неслыханные времена, которые люди интеллигентные называли почему-то оттепелью, а простые люди их никак не называли, потому что трудились в напряжении всех сил на заводе и как-то не до названий было, стали потихоньку обустраиваться. Появилось понятие «самстрой» — это когда сами же заводские, будучи фрезеровщиками, токарями, сварщиками, и строили первые панельные пятиэтажки. Для себя строили. Наняли, понятно, архитекторов, инженеров, мастеров. Материалы доставлялись за заводской счет. И построился в невиданно короткий срок городок, в котором счастливо зажили рабочие Завода Заводов. И если улицы старого Тяжмаша носили индустриальные названия типа улицы Первой Пятилетки, улицы Пятилетки-в-четыре-года и, разумеется, Ильича, то «самстроевские» дома располагались уже на улицах Новаторов, Избирателей и даже на проспекте Космонавтов. Саженцы тополей споро взялись и вскоре буйно и беспорядочно поперли вверх. Это был самый зеленый район города — тихий, провинциальный, живший сам по себе. И люди жили в нем действительно обособленно от центра. «Варварское государство на краю Империи», — как-то грустно пошутил один историк, житель этого самого Тяжмаша.

Потом наступили еще более неслыханные, совсем странные времена: завод почему-то перестал быть государственным предприятием, и хозяин Завода Заводов сбросил с баланса всю социалку — все больницы, детские садики, рабочие общежития, систему водоснабжения, электросети, а потом и сам завод удачно сбросил и уехал в теплую страну лечить подагру и ожирение. И даже, говорят, вылечил и стал советником президента (разумеется, по экономическим вопросам) этой теплой страны.

А когда наступили дикие, отчаянные времена, тяжмашевская братва, прошедшая суровую школу самбо, объединилась и перво-наперво объявила войну центровым, которые к тому времени вовсю торговали тяжмашевским металлом. Война была шумной и кровопролитной, с применением автоматов, гранатометов, мин, и велась по всем правилам военной науки, которую к тому времени уже постигли в Афгане многие тяжмашевские пацаны. Но жителей Тяжмаша боевые действия не касались, потому что велись они на территории противника, то есть в центре города, к которому тяжмашевцы были если не враждебны, то равнодушны. И «варварское государство» победило! И многие пали на этой войне. И все они стали героями. И, как всяким героям, на Северном кладбище была воздвигнута целая аллея из памятников, исполненных в черном мраморе.