О политической науке. Избранные произведения - Федор Михайлович Бурлацкий

Нашего собеседника можно бы представить и безо всяких титулов — Ф.М. Бурлацкий. Все же о титулах нелишне напомнить, так как они имеют прямое отношение к теме беседы:

— в 60-х — заведующий группой консультантов в отделе социалистических стран аппарата ЦК КПСС и политический обозреватель «Правды»;

— в 80-х — политический обозреватель и главный редактор «Литературной газеты»;

— в 90-х — депутат Верховного Совета СССР;

— в промежутках — приглашенный профессор Колумбийского, Гарвардского, Оксфордского университетов.

Политолог, историк политической мысли, автор доброго десятка замечательных книг.

Российская газета. Федор Михайлович, тему нашей беседы мы обговорили по телефону — президентская республика. Через год с небольшим состоятся очередные президентские выборы, все волнуются: кто сменит Путина? Для вас, как я понимаю, это не просто проблема выбора преемника, но еще и проблема наследства, которое ему достанется.

Федор Бурлацкий. Совершенно верно. Президентские республики никогда не рождаются в готовом виде, их приходится строить, и это, как правило, долгий исторический процесс.

РГ. Обозначим сразу смысл понятия: что же такое президентская республика?

Бурлацкий. Это три ветви власти — президент, парламент и судебная система, — каждая из которых имеет свои четко очерченные конституционные полномочия и все три контролируют друг друга. Забегая вперед, скажу в двух словах: президентский институт у нас состоялся в полной мере, но ни парламентский, ни судебный еще не сложились. То есть мы находимся в процессе, в самом разгаре строительства.

РГ. Если не ошибаюсь, идея президентской республики в нашей стране обсуждается с 60-х годов, и вы были у самих истоков. Как это случилось? С чего началось?

Бурлацкий. Началось с того, что в конце 50-х меня пригласил член Президиума ЦК КПСС Отто Вильгельмович Куусинен, назначенный главным редактором учебника «Основы марксизма-ленинизма». В ту пору я опубликовал в журнале «Коммунист» две больших статьи о развитии советской демократии, где отстаивал мысль, что диктатура пролетариата, служившая основанием для массовых репрессий, изжила себя.

РГ. Настоящая крамола по тем временам. И вам удалось убедить своего собеседника?

Бурлацкий. Его не пришлось убеждать. Оказалось, что он выходец из социал-демократической партии, помнил те идеи, которые вынашивались еще в революционную пору, — словом, продолжал страдать «болезнью социал-демократизма».

Он принял меня на даче в Снегирях. Маленький щуплый старичок, весь укутанный то ли в одеяла, то ли в шкуры, сидел за столом и, едва я переступил порог, сразу спросил: «Так что вы думаете, нужна ли нам диктатура пролетариата сейчас?» Я немного смутился, долго ли загреметь из-за неосторожного языка, и так уклончиво говорю: «Мне кажется, Отто Вильгельмович, она сама ушла в прошлое». — «Та-та, — говорит он, — именно ушла. А что приходит на смену, как вы думаете?» Я сказал: «По-моему, государство всего народа и советская демократия, которая должна получить свое развитие». — «Та-та, именно. Но, может быть, общенародное государство?» Я ответил, что не вижу разницы в названиях. «Так вот вы, пожалуйста, и напишите главу для нашего учебника об этом переходе от диктатуры пролетариата к общенародному государству».

Так я был привлечен в коллектив, который готовил учебник по основам марксизма, рассчитанный на пересмотр старых догм и внесение серьезных корректив в идеологию для обоснования хрущёвских реформ. Впоследствии мне пришлось своей рукой внести этот тезис в новую программу партии, над которой наша группа полтора года работала в подмосковных Соснах. Последовало новое поручение: выступить на страницах «Коммуниста» с обоснованием перехода от государства диктатуры пролетариата к общенародному государству и советской демократии. Именно тогда, пусть только в дискуссионном порядке, прозвучали новые для нас понятия — постоянно действующий парламент, выборы на альтернативной основе, суд присяжных. Вот это и были наши первые шажки в направлении реконструкции политической системы.

РГ. Но тут еще никакой президентской республики не видно.

Бурлацкий. Всему свое время. Вскоре Хрущёв распорядился подготовить записку для Президиума ЦК КПСС о новой Конституции СССР. На бывшей даче Горького собрались две группы — одну, от отдела социалистических стран, возглавлял я, другую, от отдела агитации и пропаганды, — Георгий Лукич Смирнов. Люди мы были молодые, рисковые, ну и записка получилась лихая: предложили учредить всенародное избрание президента и вице-президента, парламента, Конституционного суда, суда присяжных. Когда эта записка за двумя подписями, моей и Смирнова, была представлена в Президиум ЦК, Никита Сергеевич спросил: «Это что, какие-то мальчишки хотят снять меня с поста Председателя Совмина? И перевести на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР?» Видимо, он полагал, что в наших условиях это и есть пост президента. Впрочем, это могло быть сказано в шутку, потому что обсуждение записки возымело эффект, которого мы ждали, — подготовить развернутый проект новой конституции. Вот теперь началась по-настоящему серьезная работа, к которой были привлечены лучшие умы страны, виднейшие ученые. Мы ночей не спали, шлифуя каждую строку, тем более что из Москвы нас постоянно торопили: скорей! скорей! И вдруг, когда работа над проектом конституции была практически завершена, наступила полная тишина. Проходит день, второй, ни одного звонка из ЦК. Это был октябрь 64-го: Хрущёва сняли.

РГ. Все ясно: идея погибла…

Бурлацкий. Пожалуй, уместнее сказать: была временно похоронена.

РГ. Но разве она не была обречена даже в условиях хрущёвской «оттепели»? Готовы ли были реформаторы 60-х отказаться не только от диктатуры пролетариата, но и от однопартийной системы?

Бурлацкий. Да, это центральный вопрос. Ни у кого из нас, и у меня в том числе, даже мысли такой не возникало. Но, конечно, противоречивость ситуации мы сознавали. Как выход их этого противоречия, зародилась мысль вернуться к ленинской идее фракций внутри партии, к положению, которое существовало до 1920 года. Публично выдвинуть ее мы не успели, еще не пришло время, но в реформаторских кругах она широко обсуждалась. Да, нам тогда представлялось, что в рамках коммунистической партии вполне могут сосуществовать две фракции — социал-демократическая и коммунистическая. Как бы более правая и более левая. И что они способны, разделяя основные цели государственного и партийного строительства, в то же время конкурировать друг с другом. Это важно, потому что без политической конкуренции невозможен полноценный парламент.

РГ. Когда же диктатура пролетариата была отменена окончательно? В брежневской конституции 1978 года о ней уже ни слова.

Бурлацкий. Но в той конституции ни слова не было сказано и об общенародном государстве. Зато появилась статья о руководящей роли партии, которая впоследствии стала предметом острой борьбы на Первом съезде народных депутатов. Даже сталинская Конституция 1936 года такого положения не содержала! Советская политическая система, таким образом, окончательно отмежевалась от парламентаризма и президентства по образцу западных обществ.

РГ. Для вас это