Лучано - Ева Уиннерс

пианино. Я бы подарил ей это пианино, даже если бы это было последнее, что я сделал в этой жизни.

Последняя мелодия песни закончилась, и это было похоже на то, как Грейс просыпается ото сна. Ее мягкое, мечтательное выражение лица исчезло и превратилось в настороженное выражение. Она встретила выражение лица бабушки, вызывающе вскинув подбородок.

Молодая, нежная девушка, которую я подцепил в клубе почти четыре года назад, исчезла. На ее месте стояла сильная и выносливая женщина, которая будет сражаться с миром, чтобы защитить тех, кого она любит. И нравится ей это или нет, я буду сражаться рядом с ней. Она была моей семьей. Моя жизнь. Мое все. Возможно, она больше не нуждается во мне, чтобы выжить, но она была нужна мне. И Маттео.

У меня есть сын. С того момента, как это осознание пришло, было трудно понять смысл всего этого. Я проведу остаток своей жизни, примиряясь с женой и сыном. Мой отец был прав. Грейс все это время была невиновна.

Ее дядя подошел сбоку, оказавшись в ее поле зрения, и плечи моей жены едва напряглись, но она устояла.

— Это все будет от…

— Я еще не закончила, — взгляд Грейс метался между бабушкой и дядей. Взглянув на дядю, она осталась сидеть. По лицу ее бабушки я видел, что она была в ярости, но Грейс не обращала на нее внимания. Все внимание Грейс было сосредоточено на дяде. В комнате было тихо, даже дыхания не было слышно. — Это должно вызвать воспоминания, дядя, — сказала она тихо, с оттенком сарказма в ее тоне. — Вспомни, как все началось.

Ее пальцы снова начали танцевать по клавишам, звуки фортепиано были смутно знакомы. Она не отводила взгляда от дяди, выражение ее лица побуждало его сказать или сделать что-нибудь.

— Это «Слушай свое сердце» от Roxette? — я услышал, как Изабелла приглушенным тоном спросила Василия Николаева, своего мужа. — Это своего рода резкая смена музыкального жанра, — пробормотала она.

Она была права; теперь, когда она это сказала, я это узнал. Но какой в этом смысл? Почему Грейс смотрела на своего дядюшку с таким вызовом, а он смотрел на нее так, будто хотел ее убить?

— Это была песня ее родителей, — прошептала Элла. — Это была последняя песня, которую исполнила ее мать перед тем, как Альфонсо убил ее родителей.

Меня охватил шок, и я услышал тихий вздох Изабеллы. Я бы с удовольствием убил ее дядю. Он давно должен был быть мертвецом.

Я увидел, как Альфонсо подошел ближе к моей жене, и мне потребовалось все силы, чтобы не дотянуться до пистолета. Мне не нужно было смотреть, чтобы знать, что мои друзья чувствовали то же самое. Но Альфонсо Романо, крадущийся как грязная ящерица, физической угрозы не представлял. На его бледном маленьком лице сияла хитрая улыбка, подчеркнутая черными глазами-бусинками. София Романо и Альфонсо Романо разделяли черты лица — тонкие, бледные, темные волосы и глаза-бусинки. Та же подлая и предательская личность. Единственная разница: одна была в юбке, а другой в брюках.

Они оба умрут еще до того, как закончится ночь , поклялся я. За ту боль, которую они причинили моей жене, моей матери, моей сестре и моему отцу. И защитить моего сына.

Губы Альфонсо почти не шевелились, но то, что он что-то шептал моей жене, не было ошибкой. Что бы он ни сказал, челюсти Грейс сжались, и музыка остановилась на середине песни, когда Грейс захлопнула крышку пианино, прикрывая клавиши.

Каждая пара глаз в комнате смотрела на них с нетерпением. Воздух замер, раздались приглушенные вздохи, и в комнате воцарилась тишина. Это была мрачная тишина, которая привела к моменту, который ознаменовал катастрофу: я вытащил бы пистолет, выстрелил в этого ублюдка Альфонсо через всю комнату и начал полномасштабную войну.

Грейс напряженно поднялась из-за пианино, не сводя глаз с бабушки и дяди. В то время как двое последних сохраняли на лицах искусственные улыбки, выражение лица Грейс было стоическим. Она не доставила бы им удовольствия что-либо притворяться. Моя жена вырастила позвоночник и расправила крылья.

Она подошла к бабушке и заговорила в микрофон, ее глаза были прикованы к мужчине и женщине, которые должны были защитить ее, но вместо этого продали ее.

— Спасибо, что позволили мне сыграть для вас, — тихий голос Грейс прогремел в микрофоне. — Моя бабушка великодушно решила перевезти пианино моей матери к моему мужу, а не сжигать его дотла, — она сделала паузу, давая понять смысл. — Разве это не чудесно? Нам следует аплодировать.

Голос Грейс был полон сарказма, но публика либо проигнорировала его, либо не уловила.

— Мне очень нравится твоя жена, — невозмутимо заявил Василий Николаев.

— О, это ничего. Тебе стоит посмотреть ее список совпадений, — Кассио усмехнулся полусерьезно-полушутя. — Я считаю, что Альфонсо и София Романо вместе с семьей Кинг находятся на вершине этого списка.

— Умная женщина, — вмешался Нико, и я услышал улыбку в его голосе.

Не обращая на них внимания, я наблюдал, как Грейс исчезла за тяжелыми, плюшевыми красными шторами.

— Что случилось… — повернувшись к Элле, я понял, что она ушла. — Где Элла? — я спросил Массимо.

— Черт побери, — процедил Массимо. — Почему эти двое всегда ускользают незамеченными?

— Наверное, потому, что у них это хорошо получалось, — невозмутимо ответил Алексей.

— Можете ли вы все разделиться и следить за происходящим? — Романо лучше не трогать ни единого волоска на голове моей жены. Я бы разорвал их на части.

— Иди и найди свою жену, — произнес Кассио. — Мы сделаем всё.

Я бросился к занавеске, за которой скрылась Грейс, но комната за ней была пуста. За кулисами у окна стоял единственный деревянный стул, и больше ничего.

Я бросился по деревянному полу к единственной двери. Им пришлось через это пройти, другого выхода не было. Либо через эту дверь, либо обратно через бальный зал.

Дверь привела меня в дальнюю часть коридора, к мраморной черной лестнице, ведущей в помещение для персонала. Обслуживающий персонал ходил туда-сюда, не обращая внимания на то, что в этом помещении тусуется незнакомец. Это сказало мне, что это, вероятно, случалось часто.

В то время как фасад дома сиял, помещение для прислуги было более темным и безжизненным. Это отражало пренебрежение Романо к тем, кто ниже его. В нашем доме мы часто проводили время на кухне вместе с нашими сотрудниками. Они были практически частью нашей семьи.

Звуки работы персонала отражались от голых стен, распространяясь в обе стороны. Пожилая женщина с морщинами и болью на лице прошла мимо меня во второй раз. Она