Уготован покой... - Амос Оз

— Я хочу у-умереть! — Она внезапно разразилась громкими, пронзительными, безобразными рыданиями, словно избалованная девочка, которую ужасно унизили. — Срулик, я хочу умереть!

— Хава, — сказал я, — попытайся, пожалуйста, успокоиться. Ты ведь знаешь, что все мы с вами. Весь кибуц. И я тоже. Хоть я и вправду не великий мудрец. Но поверь мне, я сделал и буду делать все, что в моих силах.

— Я знаю, — всхлипывала она, закрывая лицо белым платочком, — я знаю, что ты замечательный человек. А я чудовище, ведьма, совершенно потерявшая разум. Ты не прощай мне, Срулик, потому что у меня нет ни малейшего права на прощение после того, как я оскорбила тебя без всяких оснований. Только знай: мне стыдно, и я хочу умереть. Дай мне, пожалуйста, стакан воды. — И следом: — Срулик, скажи мне всю правду. Я крепка как скала и способна выслушать все, не упав духом. Скажи мне все, что ты знаешь и что думаешь. Ионатан жив? Да или нет?

— Да, — произнес я тихо с несвойственной мне настойчивостью, словно другой, сильный человек заговорил вдруг моим голосом, — он жив и здоров. Ему было плохо в последнее время, вот он и поднялся и ушел, чтобы побыть какое-то время наедине с самим собой. И я в душе не однажды совершал нечто подобное. И ты тоже. Каждый из нас.

— Во всем этом сумасшедшем доме, — обернула она ко мне свое залитое слезами лицо, — ты единственный, кто сохранил человеческий облик. Я хочу, чтобы ты знал: я никогда не забуду, что среди всех этих убийц был по-настоящему сердечный человек, а я, как злое животное, налетела на него с проклятиями.

— Хава — сказал я, — не сердись, но я советую тебе: пожалуйста, отдохни немного. Ты переволновалась. Кстати, и я пытался отдохнуть. Нет смысла растравлять раны. На свете и без того так много боли. Попытайся, если это возможно, успокоиться.

— Отныне, — произнесла она тоном старушки, впавшей в младенчество и обретшей покой, — отныне я клянусь делать, все в точности, как ты мне скажешь. Все. Вот, я иду отдыхать. Немедленно. И все-таки, — заколебалась она, — и все-таки, Срулик, по-моему… Не важно. Прислушаюсь к твоему мнению. И дело с концом. Ты словно ангел Божий.

— Что ты хотела сказать мне, Хава?

— Что, как бы то ни было, он не должен жить в доме Иони. Спать на его кровати. Ибо это безобразие.

— В этом ты, возможно, права, — сказал я. — Мне кажется, что права. И как я уже говорил, у меня есть основания считать, что, если я попрошу его вернуться в барак, он мне не откажет. А затем поглядим, что делать дальше. Хава?

— Да?

— Извести меня, даже среди ночи, если Иолеку станет хуже. И приложи все силы, постарайся повлиять на него, чтобы он последовал совету врача.

— С этого дня я не скажу ему ни единого слова. Ведь он убийца, Срулик. Ты требуешь от меня, чтобы я вернулась прямиком к убийце?

Хава ушла, а я заставил себя съесть полстакана йогурта, проглотил таблетку аспирина. Затем надел пальто, шапку и отправился побеседовать с Азарией Гитлином.

Меньше двух часов удалось ему поспать: печаль, боль и сожаление заставили его вновь бежать на свое дежурство. Его дежурство? Да. Я же велел ему вчера сидеть у телефона и следить, насколько это возможно, чтобы линия оставалась свободной.

Растерянный, напуганный, словно опасающийся пощечины, юноша весь сжался передо мной. Тут же торопливо предложил мне сигарету и даже всю пачку, у него есть еще одна, в кармане. Я напомнил ему, что не курю.

— Прошу прощения, товарищ Срулик. У меня не было намерения причинить вам вред. Боже упаси! Сигареты — это отрава и мерзость. Простите меня. Ложку золотую Степан Алешке дал, Алешка рассердился и зуб себе сломал. Вообще-то русские говорят, что Степан Алешке дал серебряную ложку, но это слово длиннее, чем нужно для стихотворной строчки, вот я и заменил его. Мне совестно, товарищ Срулик, за весь тот вред, который я причинил вам, и это после того, как вы дали мне крышу над головой, свое тепло и новый смысл жизни. Ионатан — единственный друг, который был у меня за всю мою жизнь, единственный в целом мире. Я для него готов был броситься в огонь. И на самом деле брошусь. Но его уход, то есть его поездка, вернее, не поездка, а путешествие — это случилось не по моей вине. Я отрицаю! Все, что вы тут думаете, совершенно не соответствует истине. Знайте же, товарищ Срулик, что Иони сам ввел меня, как говорится, в свой дом. Очень просто. Вы можете сказать это всем кибуцникам, более того, сказать во весь голос, на общем собрании. Правда — это правда, и ничего стыдного в ней нет. Иони хотел, чтобы я был в доме. Он не хотел, чтобы дом опустел. И это вся правда. Он даже показал мне, где в доме хранятся инструменты, садовые принадлежности и все такое, чтобы я стал ему заменой. Как вы, например, замещаете сейчас Иолека, который мне прямо отец родной. Впрочем, есть такая поговорка: если сравненье хромает, губы оно обжигает. Возможно, я говорю как ненормальный. Не стану утверждать, что это не так. Но что касается Иони, то весь кибуц ошибается, а мы с Иони правы. Вы совершаете принципиальную ошибку, которую Спиноза называет «подмена причины следствием». Иони, если можно так выразиться, посадил меня на свое место перед тем, как решил уехать. А не так, как здесь говорят: будто он решил уехать из-за того, что я втиснулся на его место. Это классический пример подмены причины следствием. Вы, товарищ Срулик, относитесь к Спинозе положительно?

— Да, — ответил я, — конечно. Но, с твоего позволения, повременим со Спинозой до лучших времен. А покамест я хотел бы задать тебе один вопрос. Очень важный. И, возможно, попросить об одолжении.

— Безусловно, товарищ Срулик. Все, что хотите. Мне скрывать нечего, и любая просьба, с которой вы ко мне обратитесь, для меня приказ.

— Азария, хотя бы для того, чтобы избавить некоторых людей от лишней боли и огорчений, не согласишься ли ты вернуться в барак, где парикмахерская, пожить в соседстве с Болонези, пока не прояснится обстановка?

Какая-то искорка — хитрость ли, злонамеренность ли? — словно маленькая зверушка, осмелившаяся вдруг показать зубки, промелькнула в его зеленоватых глазах и погасла.

— Но ведь она уже моя жена… Не его жена… Я имею в виду в принципе…

— Азария, послушай, это просьба. И только на какое-то время. Наверняка ты знаешь, в каком состоянии Иолек.

— Вы, так сказать, обвиняете меня в этом?

— Нет. Не совсем. Быть может, только в определенной степени.

— Иолек? — взорвался Азария дерзкой, победительной радостью, словно узник, которому удалось обмануть тюремщика и надеть на него наручники. — Послушайте, товарищ Срулик, слушайте хорошенько, ибо у меня для вас есть новости: Иолек сам передал мне просьбу навестить его сегодня вечером. Чтобы побеседовали мы о том о сем. Да. И чтобы я сыграл ему на гитаре. Это случилось всего лишь десять минут тому назад. Пришел Яшек и сказал, что Иолек приглашает меня. И обещает угостить рюмочкой. А кроме того, товарищ Срулик, по всем законам справедливости, если можно так сказать, вы обязаны спросить самого Иони, следует ли мне покинуть дом, который был его домом. А если не Иони, то, может быть, вы спросите Римону? Вас ждет гигантский сюрприз. По-моему, у вас есть полное право прогнать меня из кибуца. В любое время. Пожалуйста. Но не от моей женщины. Это противозаконно.