Невеста наместника - Наталья Караванова

А потом слуга передал записку от Гун-хе, и Шедде, у которого наступающая ночь была расписана до мгновения, затейливо выругался и помчался в город. Смерть ювелира ломала многие планы и теории. Она была очень некстати. Но притом — вдруг она как-то докажет причастность к нападению на Темершану чеора Эммегила?

В доме ювелира были освещены почти все окна. Дверь в лавку охраняли солдаты из ночного патруля. К тайной управе они отношения не имели, но чеора та Хенвила узнали и пропустили внутрь без вопросов.

Гун-хе как раз руководил двумя своими сотрудниками, уже загрузившими тело ювелира на носилки, но еще не решившими, стоит ли нести его на улицу, или оставить пока в помещении, хотя бы до тех пор, пока не прибудет из городского здания управы прочная телега.

Отправляться в теплый мир хозяину лавки предстояло по утреннему морозцу. А хромая старуха, как оказалось, приходилась ему двоюродной тетушкой и требовала, чтобы тело племянника выдали ей немедленно.

Ювелир — человек не бедный, и хотя бы из уважения к этому самому богатству, предполагаемая наследница собиралась устроить ему морское погребение по всем канонам старинного ифленского обряда.

Дознаватели не соглашались: они надеялись, более тщательно осмотрев тело если не вычислить яд, то хотя бы исключить все прочие возможные причины безвременной кончины ювелира.

На первый взгляд зацепиться было не за что: ни тебе запаха жженого миндаля, ни расширенных до размера радужки зрачков. Цвет кожи тоже казался нормальным, настолько насколько он вообще может быть нормальным у трупа.

Впрочем, за последнее Шедде не поручился бы. При свете свечей все выглядит совсем иначе, чем при ярком дневном солнце.

Неплохо было бы, чтобы на тело взглянул один из штатных сианов управы. И Гун-хе должен был за ним послать. Однако можно было только гадать, когда он прибудет. Сиан-то конечно штатный, да только за свою работу в управе он в месяц получает денег меньше, чем за один удачный день частной практики. Так что он вполне может смело послать гонца в любом удобном направлении и продолжить спать как ни в чем не бывало.

Правда, кое-что можно проверить и самому. Шедде, дождавшись, пока закончатся приветствия и объяснения, и все присутствующие вернутся к своим делам, осторожно приподнял руку покойного.

Все в этом мире возможно, конечно, но трудно представить себе опытного ювелира-сиана, который бы не обзавелся парой-тройкой защитных побрякушек. А то и парой десятков.

На что, верней, против какого именно воздействия украшения заряжены, он конечно не определит. Но вот наличие этого самого «заряда», его объем — это проще. Это надо снова лишь снять перчатку.

Все перстни на руке ювелира несли следы магической обработки. Но именно что следы. Все они были опустошены кем-то или чем-то. Притом — совсем недавно, иначе общий фон, ощутимый как легкое покалывание кожи возле саруг, уже успел бы сравняться с окружающей средой.

И только тут до него дошло. Шеддерик даже пальцами прищелкнул, когда картинка сложилась. Все просто! Ювелир и был тем самым сианом, который наложил образ кандального ошейника на цепочку, подаренную Темершане. И погиб он, конечно, в тот самый момент, когда Шедде коснулся черными саругами этой самой цепочки! Магический откат, видимо, оказался настолько сильным, что не помогла никакая защита. Что ж, может и поделом… но эта ниточка, похоже, оборвалась.

Шеддерик отозвал Гун-хе в сторонку и обсказал свою версию событий. Коротко, в двух словах. Но все же чисто для подстраховки, велел дождаться сиана, и проверить тело еще раз…

Может быть, стоило вернуться в цитадель. Да, определенно, стоило вернуться.

Но путь предстоял не близкий и Шедде просто вышел на улицу — пройтись, послушать тишину. Обдумать, что нужно будет сделать завтра в первую очередь, а что допустимо и отложить.

Площадь была пустынна, можно неспешно идти вдоль домов не выпуская из виду приметное крыльцо ювелирной лавки: просто стоять не получилось: и ноги и голова требовали движения.

Через минуту Шеддерика привлек легкий шум из-за угла двухэтажного, темного по случаю позднего часа дома.

Словно там кто-то осторожно тащит что-то тяжелое. Переставляет с места на место, останавливается, вздыхает; снова поднимает груз, делает несколько шагов. Роняет. Тащит волоком шаг или два, снова поднимает…

Шедде, как мог осторожно, заглянул за угол. Он не боялся ни воров, ни грабителей: двуствольный ифленский пистолет улучшенной конструкции осечек почти не давал. А если что, Шеддерик и сам был не дурак врезать по слишком наглой, слишком надоедливой или просто оказавшейся не в том месте и не в то время морде.

Темный переулок, чистое небо и почти полная луна, выбеливающая крыши и верхние этажи зданий по левую сторону дороги. И два темных силуэта, склонившихся над чем-то посреди улицы.

Шеддерик осторожно взвел оба курка и пошел к фигурам, надеясь, что в темноте да на фоне старой серой кладки ближайшего дома его трудно будет заметить. Двое так увлеклись своим делом, что кажется, пройди Шеддерик мимо них, нарочно топая и насвистывая ифленские народные гимны, они и то не заметили бы.

Если это честные граждане, то применять пистолет не придется.

Если жулики — дело кончится одним выстрелом в воздух.

Если же здесь происходит что-то…

Додумать он не успел.

Что-то тяжелое и пыльное попыталось испортить ему вечер и парадный черный мундир, который глава тайной управы так и не успел сменить на что-то менее броское.

Правда, нападавшие просчитались — увернуться он успел. И даже успел понять, что штука эта прилетела из окна второго этажа, представляла собой мешок с чем-то увесистым, и целила в голову.

Вслед мешку полетело мальканское грязное ругательство, но Шеддерик та Хенвил не вслушивался. Он, отпрыгнул от мешка (из него на пол-улицы просыпался коровий навоз), и оказался прямо перед двумя испуганно замершими мальканскими мужиками, у ног которых лежал третий, очевидно, мертвецки пьяный мальканский мужик.

Вроде бы обошлось… хотя из окон второго этажа продолжала лететь брать в адрес всех ифленцев и наместника в частности, но у сквернослова явно не было никакого более грозного орудия, чем мешок коровьих лепешек. Но мешок был один и его уже использовали.

Вдруг лежащее тело икнуло, рыгнуло, и со слезой в голосе сказало:

— Рэту… у-у-убили!.. Ты прав, друг! Надо им ааатамааа….

— Каэ зар! Баластра… — ругнулся Шеддерик.

Однажды он спросил у Гун-хе, что это значит. Южанин долго не хотел отвечать, при этом его всегдашняя невозмутимость существенно поблекла. «Точного перевода, — сказал он осторожно, — боюсь, не существует». Шеддерик попросил перевести хотя бы дословно, и бледный и особенно каменолицый южанин еще более осторожно перевел «Белый… э… задница… соленый прут».

Шедде понял, что точного значения, пожалуй, знать и не хочет. Но изредка, в минуты душевного волнения емкое ругательство горячих южных мореходов все-таки использовал.