Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

— Я вам верю. Таким образом, вы признаете узы, связывавшие вас с Элоди Гален, и подтверждаете, что она была от вас беременна. Вы знали, что она родила?

— Нет. Несколько дней подряд меня не подпускали к ней: твердили, что она больна. Я терзался, не зная, что и думать. Я не знал, что у нее родился ребенок. Я любил Элоди. Мы поклялись принадлежать друг другу на корабле, который вез нас во Францию. Все эти месяцы она старательно, как могла, скрывала свое состояние. Жизнь в семье оказалась невыносимой, и мы решили, как только ребенок родится, мы вернемся в Новую Францию. Она заложила несколько драгоценностей и ценных вещиц, доставшихся ей от родителей…

Николя понял, почему он не нашел личных вещей молодой женщины.

— Она, как и я, не знала, что является наследницей огромного состояния, — продолжал индеец. — Я говорю вам правду, как если бы отвечал самому апостолу справедливости — господину Вольтеру. Я больше ничего не знаю. У себя в комнате я совершал обряды моего народа, просил духов успокоить душу Элоди и поразить ее убийцу. Я сказал.

Начальник полиции незаметно сделал знак комиссару, дабы тот продолжал дознание, не останавливаясь на вопросе вызывания духов и верованиях индейца, чтобы ненароком не коснуться одержимости Мьетты, и не спровоцировать спор о природе ее припадков.

— Какие чувства испытывали вы, зная, что Элоди считают ветреницей?

— Мы вместе решили ввести всех в заблуждение. Она разыгрывала комедию, а чтобы лучше получалось, она читала пьесы господина де Мариво[62]и разучивала оттуда целые сцены. Мы вместе смеялись над тщетными попытками Жана Галена и Луи Дорсака соблазнить ее. Подтверждая свою репутацию легкомысленной особы и приводя в негодование теток, Элоди вела вольные, а порой и двусмысленные речи. Мы имели слабость поверить, что возведенная нами стена из вранья спрячет нас и защитит.

— Это все? Вам больше нечего сказать суду?

— Я все скажу тому, кто спас мне жизнь!

— Вы преувеличиваете, ваша рана не была смертельной.

— Если бы вы не поднялись ко мне, жизнь бы вытекла из меня вместе с кровью.

Семакгюс, поймав вопросительный взгляд Николя, кивнул, подтверждая слова индейца.

— Что ж, я вас слушаю.

— Человек камня спас меня, и я скажу ему, что духи позволили мне увидеть, как убили Элоди…

Сартин заерзал в кресле и к величайшему разочарованию Николя прервал речь индейца.

— Господин комиссар, извольте не отклоняться от основной цели нашего заседания. Продолжайте.

Наганда сел. Николя взял флакон двумя пальцами и показал его всем собравшимся, наблюдая за тем, как изменялись лица подозреваемых: не мигая, они следили за его рукой.

— Кому из вас знаком этот флакон?

Жан Гален и Шарлотта, старшая сестра, подняли руки. Кого спрашивать в первую очередь? Догадываясь, что сын Галена, пожелавший высказаться первым, станет рассказывать о своем визите к аптекарю, Николя решил начать с Шарлотты.

— Мадемуазель, что вы хотите нам сказать?

— Если говорить откровенно, господин комиссар, во всем виновата моя сестра Камилла. У нее часто болит голова, и она очень плохо спит. Она заказывает свои настойки у аптекаря, который разливает их в одинаковые флаконы.

— Совершенно верно, господин комиссар, — подала голос младшая сестра. — Я сплю плохо, и употребляю флердоранжевую воду, чтобы поскорей заснуть.

— Могу я вам напомнить, что эту воду можно приобрести в любой бакалейной лавке. Почему вы обращались именно к аптекарю?

— По привычке; к тому же его лекарство более действенное, а бакалейщики жульничают и все разбавляют. Так, однажды…

Николя перебил ее:

— Давно вы приобрели эту настойку?

— Примерно три недели назад, а, может, и больше. Я даю молоко кошке и одновременно наливаю ложечку себе в чашку… ну, и еще ложку… но не каждый вечер.

— В последние дни вы не заказывали себе новый пузырек настойки?

Младшая сестра задумалась, и в бой вновь ринулась Шарлотта.

— Разумеется, да, Камилла! Решительно, из-за всех этих потрясений ты просто голову потеряла! Жан отправился за флаконом к нашему соседу, мэтру Клерамбуру. У настойки оказался превосходный вкус, и ты захотела, чтобы я тоже ее принимала.

Оторопевшая Камилла смотрела на сестру, не зная, что сказать.

— Ну, если ты утверждаешь… Но право, я не знаю… а впрочем, какое это имеет значение?

Николя повернулся к Жану Галену.

— Сударь, вы подтверждаете слова вашей тетки?

— Полностью. По просьбе теток я отправился к аптекарю и купил флакон лауданума.

— Вы говорите, ваших теток? Но которой из них?

— Не знаю.

— Как вы можете этого не знать?

— Просьбу мне передала кухарка; впрочем, флакон я тоже отдал ей.

Наконец-то, подумал Николя, вот он, новый недостающий факт, сообщенный подозреваемым совершенно добровольно. Мари Шафуро, почтенная матрона, из тех, о ком говорят, что она живой в рай попадет, скрыла свою роль в деле.

Николя повернулся к кухарке.

— Он ничего не перепутал, Мари? Почему ты мне об этом не сказала? Помнится, мы долго обсуждали, откуда взялся флакон. Кто поручил вам купить опасное лекарство, именуемое лауданум?

— Ежели тут кто хочет, чтобы я обманула доверие моих хозяев, пусть на меня не рассчитывают, — проворчала кухарка.

— Дурной ответ, Мари Шафуро. Так кто же, Камилла или Шарлотта Гален?

— В кухне лежала записка.

— А где сейчас находится эта записка?

— Я бросила ее в очаг, и от нее остался только пепел.

Дознание затягивалось, опутывая его участников хитросплетениями свидетельских показаний; подозрение в убийстве висело над каждым свидетелем, и все они изо всех сил старались замедлить ход правосудия. Отойдя от скамей свидетелей, Николя воззрился на манекены и улики: исписанные листочки бумаги, мелкие предметы, одежда, платье, корсаж и корсет. Внезапно ему показалось странным, что нет туфель Элоди Гален. В это время он заметил, как парик Сартина начал угрожающе крениться то вправо, то влево, что у владельца сего украшения являлось признаком величайшего раздражения. Николя отвел взгляд от парика и вновь сосредоточился на уликах.

И тут все встало на свои места. Он ясно увидел путь, ведущий к истине — если только не произошло невероятного совпадения и речь не идет о двух сходных случаях. В памяти вовремя всплыли слова, некогда услышанные из уст свидетеля, и все сомнения развеялись окончательно. Он понял: ему предстоит совершить рискованный шаг, но именно этот шаг поставит точку в расследовании. Разумеется, он поступает как игрок, но отступать ему некуда. Обернувшись, Николя отыскал взглядом Бурдо и, подозвав его к себе, что-то прошептал ему на ухо; инспектор кивнул в знак согласия и вышел из зала заседания. Теперь, пока он не вернется, ему придется занимать публику, иначе говоря, продолжать допрос свидетелей, постепенно сужая круг вопросов, чтобы не вызвать у них ненужных подозрений. Размышления Николя прервал начальник полиции.