Кровь, слава и любовь - Жюльетта Бенцони

– Значит, вы покидаете Париж, который так в вас нуждается?

– Генерал Бонапарт нуждается во мне куда больше, – не без гордости ответил Мармон, – было бы нехорошо заставить его ждать…

Действительно, на следующий день он уехал. Гортензия заявила отцу, что непременно хочет выйти замуж за прекрасного Огюста. Перрего, который был настоящим финансистом, нахмурил брови. Одно дело – устроить праздник в честь какого-то вояки, совсем другое – отдать ему свою дочь. Банкир мечтал найти для Гортензии солидного мужа, способного при необходимости ему наследовать. Родной сын банкира, к величайшему сожалению, никакого интереса к делу отца не проявлял. Какое-то время Перрего даже подумывал о молодом Лаффите. Этого юношу, исполненного высоких достоинств, он нанял на работу только из-за того, что увидел, как тот подбирает с земли булавку во дворе особняка. Конечно, у Лаффита не было ни громкого имени, ни сверкающего мундира, ни особого богатства, но, черт побери, он-то пойдет далеко, даже очень далеко! Достаточно увидеть, как он пожирает Гортензию глазами побитой собаки, чтобы понять, что он в нее без памяти влюблен. Но как заговорить о каком-то Лаффите с девушкой, покоренной блестящим Мармоном?

Перрего, будучи отцом весьма здравомыслящим, для начала отправил дочку на несколько дней в Сен-Жермен, рассчитывая, что строгого надзора мадам Кампан окажется достаточно, чтобы выбить из девичьей головки весь этот вздор. В то же время он поручил своему другу, аббату Морелле, подыскать для него редкую птичку: богатого, умного и достаточно привлекательного для молоденькой девушки зятя, ведь бедняга Лаффит не отличался всеми этими качествами…

Добрый аббат Морелле нашел с полдюжины претендентов. Одного за другим их представили Гортензии. Ни один, естественно, не имел успеха. Вконец расстроенная и еще более, чем всегда, влюбленная в своего полковника, юная пансионерка решила написать отцу.

«Единственное, о чем я мечтаю, – говорилось в письме, – это о том, чтобы найти удовлетворение и счастье с супругом, которого выберу себе сама, и навсегда сохранить при этом привязанность своего отца. Я никогда не имела в виду никакой корысти в этом вопросе, никакого расчета: не в богатстве счастье. Деньги, конечно, совсем неплохо иметь, но это – не единственное условие. Я никогда не выйду замуж по расчету. Ах, батюшка, сжальтесь над своей несчастной дочерью, еще осталось время… Для меня лучше умереть, чем перемениться!»

Получив это трогательное послание, славный Перрего пролил слезу и вернул дочь домой… Правда, не без задней мысли… Он полагал, что в Париже с его безумной светской жизнью, возможно, для нее найдутся иные искушения, более подходящие для серьезного рассмотрения.

Напрасные надежды. Гортензия стала теперь одной из некоронованных королев Парижа. Ее красота все расцветала, ее элегантность славилась повсюду, но в ее сердце, хотя месяц шел за месяцем, ничего не изменилось. Она постоянно думала о будущем и видела себя только с полковником Мармоном. В феврале 1798 года ей удалось наконец снова увидеться с красавцем-адъютантом, да и то благодаря маленькой военной хитрости. Девушке пришло в голову, что недурно было бы посвятить в свою маленькую тайну компаньона отца, Гумпельцхаймера, весьма симпатичного человека, к тому же сентиментального, как сестра-послушница, отвечающая за связь какого-нибудь монастыря с миром. Их чувствительные сердца отлично известны всем. В результате старый банкир пригласил Мармона провести в его доме отпуск, предоставленный офицеру в связи с легким ранением. И первой же гостьей, встретившейся с полковником у Гумпельцхаймера, стала Гортензия.

На этот раз Огюст был просто ослеплен. Влюбленность придавала красоте молодой девушки особую притягательность. Не последнюю роль играло и богатство ее отца. Все вместе делало ее настолько неотразимой, что все другие женщины по сравнению с ней разом померкли. Мармон видел только ее одну. Томный взгляд, нежная улыбка, тур вальса – и свободно порхавшее до сих пор сердце красавца-полковника было прочно взято в плен. Сидя в глубоком кресле, добряк Гумпельцхаймер довольно потирал руки.

Несколько дней спустя Перрего, найдя утешение в милостях, которыми осыпал Мармона Бонапарт, уверился, что его будущему зятю обеспечено блестящее будущее. Подарок в пятьсот тысяч франков все от того же Бонапарта утвердил его в этом мнении еще больше. Банкир объявил о помолвке своей дочери Гортензии и дал ей в приданое целый миллион.

12 апреля 1798 года была пышно отпразднована свадьба. Гортензия в бриллиантовой диадеме и кружевной фате была совершенно обворожительна. Свидетелем со стороны жениха был величественный и суховатый Бонапарт. Он улыбнулся невесте своей неотразимой улыбкой, в которой больше всего проявлялось обаяние этого человека. Но, сама не понимая почему, Гортензия вздрогнула. Может быть, все дело было в царственно-надменном взгляде голубых императорских глаз. Поцеловав девушку, Бонапарт сказал ей, указывая на Мармона:

– Я вам не отдаю его насовсем! Я вам его только одалживаю!

Пророческие слова, в справедливости которых бедняжка Гортензия убедится очень скоро!

Был на свадьбе и еще один человек, который, прячась в тени церкви за колонной, еле сдерживал слезы. Жак Лаффит с горечью смотрел на то, как у него отнимают последнюю надежду. Никогда, никогда Гортензия не будет принадлежать ему! Как трудно с этим примириться!..

Но молодая женщина была слишком счастлива для того, чтобы даже на минутку задуматься о судьбе скромного служащего ее отца. Завтра же об руку с возлюбленным супругом она полетит навстречу счастью… и навстречу семье своих новых родственников! Как выяснилось недолгое время спустя, эти понятия отнюдь не были синонимами…

Новые родственники жили весьма достойно, но ничуть не радостно в замке Шатильон-сюр-Сен. Изобилие ковров и гобеленов не делало его просторные залы теплее и уютнее. Однако, когда Гортензия вместе с мужем приехала туда, и замок, и семейство показались ей прелестными. Она была счастлива, она была влюблена. Весна царствовала и сияла, погода стояла прекрасная, и казалось, что все вокруг окрашено сияющей небесной лазурью. Письма, которые она писала тогда своему отцу, излучали радость бытия: «Какой изумительный у меня муж! До чего же он нежный! А какой приветливый, какой предупредительный! Я все время повторяю про себя: на всем свете не найдешь мужчины любезнее его!» И добавим от себя, на всем свете, наверное, нельзя было найти более влюбленной супруги…

Семья: отец, мать, помешанная на религии тетка, засидевшиеся в девушках кузины – все с необычайным радушием приняли юную супругу полковника, явившуюся им в ореоле отцовских миллионов. Вскоре Гортензия и думать забыла про Париж, находя в новой жизни особое очарование. Ей было так хорошо жить вот так – потихоньку, рядом со своим драгоценным супругом, в спокойствии и тишине Бургундии.

Увы! Медовый месяц продлился всего две недели, и все переменилось. Бонапарт готовился тогда к своему египетскому походу. И, естественно, призвал к себе любимого адъютанта. Мармон со слезами на глазах простился с молодой женой.

– Почему вы прощаетесь со мной? – возмутилась Гортензия. – Я же поеду с вами, по крайней мере, в Париж!